ЕАЭС: интеграция без политизации?

Но в марте в Астане собрались лишь «отцы-основатели» интеграционного проекта. Как известно, любой театр начинается с вешалки. Любые переговоры (а тем более на высшем уровне) начинаются с определения формата и участников. Дополнительную интригу событию придавал его перенос на неделю. Изначально президенты РФ и Белоруссии должны были прибыть в Казахстан 12 марта и провести переговоры с их коллегой Нурсултаном Назарбаевым. Перенос встречи вкупе с отказом от комментариев по поводу причин такого решения спровоцировал девятый вал слухов в социальных сетях о состоянии здоровья главы Российского государства.

За несколько дней до встречи на казахстанской земле пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков обозначил несколько принципиально важных тезисов для понимания самого характера встречи в столице Казахстана. По его словам, переговоры «тройки» нельзя рассматривать как саммит ЕАЭС. Более того, повестка дня встречи была анонсирована как дискуссия не об интеграционных процессах, а об отношениях между тремя государствами (двусторонняя динамика, региональное развитие и международные отношения).

Схожим образом (и, пожалуй, в более острой полемической форме) оценил формат «тройки» и заместитель министра иностранных дел Армении Шаварш Кочарян: «Эти три государства имеют взаимные проблемы, которые они не скрывают, и они пытаются преодолеть существующие между ними разногласия. У нас нет разногласий, мы только что стали членами EАЭC, у нас нет проблем с каким-либо из этих государств или с союзом в целом». В высказывании армянского дипломата, как в оценке любого чиновника, присутствует известная доля «умолчания». У Еревана и ЕАЭС также имеются проблемные точки. В первую очередь руководство Армении беспокоит вопрос о гармонизации тарифов (которые в союзе выше, чем в республике). Конечно же неизбежно возникает проблема отсутствия общих границ между Арменией и «тройкой», не говоря уже о скепсисе казахстанского руководства относительно де-факто присоединения к ЕАЭС непризнанной Нагорно-Карабахской Республики. Однако Шаварш Кочарян прав в том, что, нравится это кому-то или нет, «ядром» евразийской интеграции являются именно РФ, Казахстан (чей лидер вообще считается инициатором самой интеграционной идеи) и Белоруссия. И от того, насколько проблемы внутри «ядра» будут разрешены, зависит и перспектива ЕАЭС. Не столько его потенциального расширения (это задача завтрашнего дня), сколько сохранения его функциональной эффективности.

Какие же это разночтения? Насколько они серьезны? И можно ли считать итоги встречи в Астане позитивными для евразийской интеграции?

После того как 4 октября 2011 года в «Известиях» увидела свет статья Владимира Путина «Новый интеграционный проект для Евразии – будущее, которое рождается сегодня», не утихают споры о том, чем будет и чем является новый союз нескольких бывших советских республик. Кто-то (и этот кто-то – один из фаворитов в предстоящей в будущем году президентской кампании в США) видит в нем стремление к возрождению Советского Союза. Кто-то посчитает главного российского политика приверженцем «евразийских ценностей» как альтернативы западному миру.

Сами же российские власти делают акцент на подчеркнуто экономическом характере интеграции без политизации. Они также всячески подчеркивают, что не ставят автоматическое расширение союза любой ценой в качестве своего приоритета. Более того, можно сказать, что идея ЕАЭС во многом стала закономерным этапом интеграционной динамики после исчерпывания потенциала предыдущих проектов, и в первую очередь СНГ. Содружество, оцениваемое самим Владимиром Путиным как «инструмент для цивилизованного развода», сыграло свою роль, что бы кто в полемическом порыве сегодня ни говорил. Прежде всего речь шла о таких моментах, как признание дипломов об образовании бывших союзных республик, безвизовый режим и особая тарифная политика. Однако политическое развитие не терпит статики. Постсоветское пространство постепенно фрагментировалось, обозначались противоречия между новыми независимыми государствами (а некоторые перекочевали в 1990-е-2000-е годы из советского времени), происходила кристаллизация национальных экономических и внешнеполитических интересов. Как следствие – запросы на иные интеграционные проекты (НАТО, Евросоюз), в том числе и без российского участия (или с минимизацией оного). Добавим сюда «замороженные», но не разрешенные конфликты и интересы внешних игроков, рассматривающих пространство бывшего СССР как важный экономический и геополитический ресурс. Отсюда и появление виз между государствами, и переход на рыночные принципы ценообразования в энергоснабжении, и стремление к поиску союзников, объединенных не только прошлым, но настоящим и будущим. И Москва задолго до статьи Путина, и до появления Таможенного союза, и тем более до трансформации его в ЕАЭС пыталась сформировать своеобразный «ближний СНГ», будь то ОДКБ (проект по вопросам безопасности) или ЕврАзЭС, ЕЭС (как прототипы нынешней евразийской экономической интеграции).

Между тем вся история украинского кризиса, равно как и динамика последних двух лет в российско-армянских отношениях, показывает, что евразийская интеграция без политики пока что выглядит (по крайней мере, на сегодняшний момент) как несбыточный идеал. Выбор между ЕС и постсоветским интеграционным проектом не был единственной причиной «второго Майдана» и последующего конфликта на Украине. Однако он был важным фактором не только в российско-украинских отношениях (а по касательной он затронул и Ереван, вынужденный определиться со своими приоритетами более четко), но и в нарастании конфронтации между РФ и Западом. Проект с российским доминированием многие в США и в Евросоюзе оценили как попытку Москвы превратить Евразию в сферу своего эксклюзивного интереса.

Можно сколько угодно говорить о том, что создание ЕАЭС выводит страны – участницы бывшего Таможенного союза, чей суммарный ВВП оценивался как 85% валового продукта всего СНГ, на более высокий уровень интеграции. Ведь в перспективе при успешном развитии может появиться крупнейший общий рынок на пространстве Евразии с населением 170 миллионов человек. Потенциально он имеет возможности стать мощным центром экономического развития. Однако есть важный нюанс. Для того чтобы эта магия цифр превратилась в работающую реальность, странам – членам ЕАЭС (как действующим, так и потенциальным) надо преодолеть имеющиеся противоречия (а если и не уйти от них полностью, то минимизировать издержки).

Россия, Казахстан и Белоруссия являются наиболее тесными партнерами на постсоветском пространстве. Однако было бы крайним заблуждением считать, что их отношения безоблачны и свободны от «национального эгоизма» каждого из игроков. Сегодня взаимоотношения в треугольнике Москва – Астана – Минск во многом определяются украинским кризисом, спровоцировавшим фундаментальные изменения на постсоветском пространстве (начиная с фактической «заморозки» СНГ и заканчивая прецедентом пересмотра межреспубликанских границ). И у Лукашенко, и у Назарбаева есть свои резоны для аккуратно-скептического и сдержанного отношения к Западу. Оба лидера крайне ревностно относятся к своему суверенитету и попыткам оценивать его внешними игроками (с точки зрения прав человека, демократических институтов и выборных процедур). И белорусский, и казахстанский президенты – политические ветераны, заинтересованные в пролонгации своих полномочий на максимально возможные перспективы. И не случайно встреча в Астане началась с поддержки электоральных устремлений Нурсултана Назарбаева. Взяв слово первым, Владимир Путин констатировал: «Для всех, кто любит Казахстан, дорожит его стабильным и очень заметным развитием, конечно, очень важно в эти дни поддержать президента Казахстана. И я, конечно, тоже среди них». Москва готова оказывать поддержку Астане и Минску своим легитимирующим ресурсом (впрочем, эту готовность она проявляет и в Армении, и в Азербайджане). Казахстанские власти ценят поддержку российских партнеров и понимают, что лучшего союзника для обеспечения внутриполитических интересов действующей элиты нет.

Но Лукашенко и Назарбаев не были бы постсоветскими политиками, если бы не понимали хрупкость всех конструкций, существующих на просторах бывшего СССР. И хотя в этом нет эксклюзивной вины и ответственности России (многие процессы, такие как формирование новых наций и государств, имеют системный характер), лидеры новых государственных образований относятся с опаской не только к западным опытам по «демократизации», но и к российскому стремлению доминировать в Евразии. Отсюда и осторожность по поводу изменений границ (даже в пользу стратегического союзника). Красноречивыми доказательствами этого являются оценки, обозначенные белорусским и казахстанским президентами. «Есть отдельные умники, которые заявляют, что Беларусь – это, как они говорят, часть русского мира и чуть ли не России. Забудьте. Беларусь – суверенное и независимое государство». Процитированный выше фрагмент стилистически выглядит, как высказывание украинских политиков. Это прямая цитата из выступления Александра Лукашенко, прозвучавшая в январе 2015 года. При этом белорусский лидер публично высказывался против федерализации Украины и рассмотрения новой украинской власти, пришедшей в результате «второго Майдана», как нелегитимной. Вот и в конце марта Батька в интервью известному медиахолдингу Bloomberg открыто заявил: «Очень много в России людей среди политиков, которые мыслят имперски и иначе не видят, как то, что Белоруссия должна быть неким Северо-Западным краем. На это мы тоже даем конкретный ответ: мы не будем Северо-Западным краем». Чуть осторожнее выглядит Назарбаев, однако и он далеко не так однозначен, как кому-то представляется. Так, 22 декабря 2014 года президент Казахстана заявил: «Я обращаюсь к России и Украине, надо думать над тем, чтобы найти компромисс, чтобы выйти из этого конфликта, сохранить территориальную целостность Украины».

Впрочем, лидерами Белоруссии и Казахстана движет не только страх за свои границы или опасения «имперских происков». Они видят негативные тенденции в отношениях Запада и РФ, что важно им не из-за абстрактных ценностей, а по вполне прагматическим причинам. Есть риски нарастания кризисных явлений в России, что так или иначе влияет и на положение дел в постсоветских странах, связанных с Москвой интеграционными нитями.

При этом двое лидеров стран – членов «большой евразийской тройки» почувствовали востребованность их интеграционного проекта. Нет, не только для РФ (в символическом смысле этот сюжет для Москвы всегда важен). У ЕС как минимум серьезно изменилось отношение к данному объединению. В условиях конфронтации с Россией и ее изоляции (когда «бизнес, как обычно» невозможен) ЕАЭС становится окошком для взаимодействия Запада и Востока (если под последним понимать постсоветское пространство). Как следствие, и признание необходимости гармонизации украинского продвижения в Европу (что так настоятельно требовалось в мирном 2013 году!), и готовность к наращиванию контактов с Минском (еще вчера Лукашенко считали последним диктатором Европы). Но и для Москвы ЕАЭС становится одной из площадок не только для постсоветской интеграции, но и для международных связей в целом. Отсюда и тот интерес, который проявила Россия к этому аспекту переговоров в Астане.

В то же время встреча «тройки» в столице Казахстана показала: имеющиеся проблемы и разночтения, хотя и не носят антагонистического характера, не получили своего решения. Сам союз признан позитивным фактором, но это не означает тождества в позициях. Говоря шахматным языком, партия отложена до мая. За день до семидесятилетия Победы планируется новый раунд переговоров уже в Москве. И что-то подсказывает, что и там острые вопросы не получат системного обсуждения. Просто в силу праздничных настроений. Поэтому, возможно, мы услышим слова о единстве взглядов на фоне общей памяти. Однако история, какой бы важной она ни была, не сможет затмить сегодняшнюю повестку со всеми ее трудностями и противоречиями. Они будут решаться в меру сил и по мере поступления новых вызовов.

Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения
и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета