Карэн Бадалов: Я обожаю случайности – это то, что привносит в наш мир смысл

«В споре двух один всегда глупец, а второй всегда подлец. Глупец не ведает истины, но всегда спорит, подлец все знает, но тоже спорит», – говорит Даниэль Коэн, благородный скрипач из Бельгии, беззащитному мальчику Мише в фильме «Свидетель». За эту роль Карэн Бадалов получил премию от Гильдии киноактеров, свою пока единственную награду в сфере кино. Стоит отметить, что фильм «Свидетель» был снят в 2023 году при поддержке Министерства культуры РФ, Министерства обороны РФ и Фонда поддержки военно-патриотического кино – сильный и нужный фильм, военная драма, которая показывает, как в любой момент может измениться жизнь человека, но, несмотря ни на что, нужно сохранять достоинство и совесть. Персонаж Карэна Бадалова – Даниэль Коэн, являясь деятелем культуры и творчества, гражданином мира, верит в то, что у справедливого человека совесть не умирает – она сильнее страха. «Я лишился там своего слуха, но я не потерял там свою совесть», – заявляет главный герой в заключительной сцене фильма…

– Карэн Карлосович, Вы впервые даете интервью изданию «Ноев Ковчег», расскажите, пожалуйста, о своем происхождении?

– Происхождение мое очень простое. Папа из Тбилиси, как я говорю, тбилисский армянин. Папы нет с 2003 года, царство ему небесное. А мой родной дядя Джон, младший брат папы, живет в Тбилиси. Мы общаемся, все замечательно. В Тбилиси я был очень много раз. Когда был маленьким, меня туда отправляли на лето к бабушке. Бабушка меня всюду возила: я был в Гагре, в Батуми. Дальние родственники были и есть в Армении, в Питере были, но они уехали в Австрию очень давно, еще при распаде Советского Союза. А мама у меня москвичка. Получается, по папе я армянин, а по маме – еврей. Вот такая гремучая смесь

(улыбается).

– Отличная смесь. А Вы коренной советский москвич?

– Да, я родился в Москве в 1965 году. Волею судеб это был Советский Союз, когда все знали русский язык, и дети в школах его учили и знали, неважно, где. Поэтому во дворе в Тбилиси, когда я приезжал, мы и в футбол с ребятами играли, почти все говорили на грузинском и русском языках, на армянском мало кто. В нашей семье бабушка прекрасно знала, читала и писала на армянском, грузинском, русском, она вообще была полиглотом. Когда мы с ней ходили на рынок, она говорила с азербайджанцами на азербайджанском – за это ей давали большие скидки. Такого разговорного уровня хватало. Мне было интересно слушать ее, я это очень хорошо помню. Но так вышло, что она не получила достойного ее образования – рано вышла замуж, потом началась Великая Отечественная война… В 1941 году дед ушел на войну, а в феврале 1942 года родился мой дядя, так она осталась одна с двумя детьми и посвятила себя воспитанию детей до возвращения деда, затем она уделяла много внимания и заботы внукам. Бабушка очень радовалась, когда меня на лето отправляли к ней.

– Хорошо помните детство, проведенное в Грузии?

– Да, очень хорошо помню, вспоминаю и обожаю застолья: и в Тбилиси, и потом в Бадиаури – село в Сагареджойском районе. Тогда электрички шли же еле-еле, и эти 120 километров можно было ехать часа четыре, а то и пять. Я помню эти застолья – вино, чача, поросенок, хашлама… Я все это помню. В Тбилиси этого много было. Я приезжал – дед всегда делал шашлык, как он говорил, по-армянски, с чанахи: сначала овощи, потом мясо отдельно… Дом был чешской постройки, с террасой. И вот ты идешь, а там везде дым. Сейчас бы сказали, что пожарных вызовут, а там люди шашлык готовят. И вот всегда, когда я приезжал, дед меня приучал, как надо все делать. Я обожаю кавказскую кухню. Если брать армянскую кухню, очень люблю долму. У меня до сих пор дома на столе, по привычке из Тбилиси, тарелка зелени, не могу без зелени, без тархуна. Бабушка в Тбилиси покупала овечий сыр, заворачивала его в лаваш, тархун, помидор – и просто ела (бртуч – «бутерброд» на армянском. – Авт.). Рядом бутылка «Боржоми», как положено. Бабушка Шушаник, Сусанна, дожила до 90 лет. Я всегда хотел делать ей приятные подарки. Помню, когда мы в первый раз попали в Иерусалим, нам всем бесплатно раздали Библии на русском языке. Я спросил: «А есть на армянском?» – «Да, но это за деньги». Я купил бабушке Библию на армянском, на ней было написано, что она отпечатана в Ливане, в Бейруте, в 1963 году, то есть она старше меня. Я привез эту Библию, подарил ее бабушке.

– А как Вы стали актером, как и когда приняли такое нестандартное интересное решение? Насколько известно, по окончании института Вы получили совсем не творческое образование.

– (Улыбается.) Да, после окончания школы в 1982 году я поступил в Московский институт стали и сплавов, на физико-химический факультет, окончил его. Всю свою жизнь очень любил физику и математику. Папа работал кинооператором на киностудии имени Горького. Он часто брал меня в экспедиции летом, например в Ялту, потому что там был филиал киностудии Горького. В общем, я объездил тогда половину нашей необъятной родины. Меня пытались впихнуть в кадр, но я упирался, говорил, что мне это неинтересно и скучно. Потом, в Институте стали и сплавов, я прочел объявление, что идет набор в театральную студию. А там рядом парк Горького и Нескучный сад. Там был детский городок, где я познакомился с будущими замечательными актерами – Эдиком Радзюкевичем, небезызвестным Мишей Бескоровайным и Юрой Черкасовым, который работал в Театре Моссовета, к сожалению, их обоих уже нет в живых. Там я и узнал, что можно поступать на театральный. Но сначала не захотел, потому что в институте у меня была военная кафедра, и впоследствии я остался, прошел кафедру, стал офицером запаса, а в феврале 1988 года защитил диплом – и поступил на режиссерский факультет ГИТИСа. Еще Андрей Александрович Гончаров ввел, что на одном курсе идет набор на актерскую группу и на режиссерскую. Меня взял к себе в группу Петр Наумович Фоменко – это мой выигрышный лотерейный билет в этой жизни. Как я говорю, у меня их два – Петр Наумович и моя жена Виктория. Так началась история театра «Мастерская Петра Фоменко» и моя актерская карьера.

– Карэн Карлосович, это же важно, когда в жизни встречаются, скажем так, свои люди?

– Да, это очень важно, помимо родителей конечно же. Я с Петром Наумовичем Фоменко провел больше четверти века, и был он удивительный не только как режиссер. Он не педагог, он – Учитель. Я своим студентам всегда говорил, что желаю им, чтобы они в жизни встретили Учителя. Педагогов будет много, а Учителей – ну, может быть, один или два. И прошу не путать с наставником – человеком, который

обучает профессии, еще каким-то вещам околопрофессиональным. А наш Учитель обращал огромное внимание на общую культуру, отношения между людьми, историю России и не только, так как Россия всегда была вписана в мировую историю.

– Вы много снимаетесь в фильмах и сериалах, заманчиво «подаете» своих персонажей, каждая Ваша роль запоминается отчетливо. А чем Вас интригует кино?

– Почти всегда это интересно, потому что предлагают определенные роли, за редким исключением. Кино – это искусство монтажа и искусство режиссерское. И как бы мы, актеры, ни играли, что бы ни говорили, но монтирует режиссер. Актер отснялся – и ушел с площадки. Например, в русском репертуарном театре, где спектакли играются годами, а иногда даже десятилетиями, роль может расти вместе с актером, его опытом и пониманием жизни. В кино такого нет – здесь используется опыт ежесекундный, который у тебя вот сейчас есть. Я очень не люблю озвучивать свои фильмы. Сейчас почти везде живой звук, но бывает, что нужно, потому что я смотрю – и понимаю, что это можно было бы сыграть гораздо лучше.

– А финансовая составляющая того, что Вы много снимаетесь в кино, присутствует?

– Естественно, в кино больше платят.

– Есть ли для Вас особенная роль, например, роль исторической личности – Анастаса Микояна? Наверняка сложно передать все тонкости такой персоны.

– Да, конечно, безусловно. Играть историческую личность всегда очень сложно. Во-первых, мы с Анастасом Микояном разные по фактуре люди. Я два раза его играл. В 2012 году в фильме «Однажды в Ростове», посвященном событиям в Новочеркасске, и в 2015 году в фильме «Главный» – биографической драме о космонавтике в России, основанной на фактах из жизни Сергея Павловича Королёва. Отмечу, что Анастас Микоян – удивительный человек. Он пережил всех руководителей. Он был, как бы сейчас сказали, суперменеджер, очень интересный человек, достаточно интеллигентный и воспитанный.

– Вы довольны тем, как Вы воплотили его образ?

– Нет, я не могу быть этим доволен, это пусть родственники скажут.

– Часто критикуете свою работу?

– По-моему, любой нормальный человек самокритичен. Можно было бы лучше сказать, лучше сделать. Что касается актерской профессии – грань очень тонкая, но надо эту грань знать и относиться к себе и своим успехам с должной степенью иронии, главное, чтобы честолюбие не перешло в тщеславие.

– А какие сыгранные роли еще выделите?

– Илья Гольдберг из сериала «Казус Кукоцкого», профессор Некрасов из «Чикатило», из театральных – Беркутов из «Волки и овцы», князь Болконский в спектакле «Война и мир. Начало романа», граф Нулин, Лепорелло, Мефистофель в спектакле «Триптих» и в спектакле «Одна абсолютно счастливая деревня», где играю много ролей.

– А есть ли роль, которую Вы не сыграли, но хотели бы сыграть?

– Это очень сложный вопрос, потому что актеров удовлетворить ролями невозможно – слишком требовательны. Когда я поступал, был коллоквиум, и вот мы сидим, а до этого абитуриенты выходят: кто-то две пьесы Бернарда Шоу не знал, за это снизили оценку, а я думаю: «Господи! Я ни одной пьесы Бернарда Шоу не прочел!» Потом-то я прочел все. И я прошел, сел, и как Вы думаете, о чем мы говорили с Петром Наумовичем? О Тбилиси, парке Ваке, фуникулере, Руставели и так далее. Я же не знал тогда, что он два года работал в Тбилиси в Русском драматическом театре Грибоедова. Вот и весь мой коллоквиум. И Каменькович – надеюсь, сейчас он на меня не обидится (улыбается) – меня спрашивает: «Какую бы роль ты хотел сыграть?» Я говорю: «Не знаю. Как я могу знать?» Он говорит: «Ну, например Дон-Кихота». Я отвечаю: «Нет, не дай Бог!» Спрашивает: «Почему?» Я говорю: «Ну, во-первых, это очень длинная и скучная роль, а мне интересны роли, в которых есть действие, есть метаморфозы человеческие. Когда есть события, которые человека переворачивают». Когда человек идет по жизни, у него все нормально… И вдруг что-то происходит и переворачивает его с ног на голову, когда он начинает ходит на руках, а не на ногах, видит мир перевернутым. А вот когда происходит этот «перевертыш», тогда возникает момент осмысления. Вот тогда мне эта роль интересна. В противном случае это просто такая актерская работа, не более того.

– Можно ли сказать, что фильм «Свидетель», один из последних, как-то перевернул Вашу жизнь?

– Да, очень сильно перевернул меня внутренне: такой тяжелой, сложной работы у меня никогда в кино не было. Было и физически достаточно тяжело, и морально играть иностранца, когда ты думаешь на русском языке, очень тяжело. Да, я знаю французский, английский – на бытовом уровне. А тут я учил язык, на площадке был помощник. Морально сложно понять, когда ты переключаешься и пытаешься понять людей с другой ментальностью и что вообще происходит, почему люди так себя ведут. Ты пытаешься заглянуть в глаза людям. И расколдовать их. Я много раз встречался с иностранцами, в свое время, мы много гастролировали, потому что у нас не было своей площадки и нас приглашали. «Ателье ФоменкО», как говорили во Франции про театр Фоменко. Нас очень любили, у нас были длительные гастроли. Мы даже спектакль «Балаганчик» выпускали в театре «Одеон» в Париже. Конечно, у них ментальность одна, а у нас другая. Я думаю, что это связано и с вероисповеданием. Православный человек другой по мировосприятию, нежели католик или протестант. Кстати, после презентации фильма я стал чаще посещать Луганск, меня просто тянет к этим людям. Встречался там с разными людьми, к примеру, с ребятами – участниками СВО, с учениками и преподавательским составом Ирминской специальной (коррекционной) школы-интерната. Было приятно получить от них приготовленные собственноручно подарки.

– Вы в основном играете, скажем так, людей «кавказской национальности» или евреев. А Вы себя ощущаете больше армянином или евреем?

– Я больше всего ощущаю себя русским. Вот это, наверное, прозвучит странно для людей, которые прочитают интервью: «Как так! Как это может быть?!» Но так получилось. Я родился и вырос в Москве. Единственный язык, который я знаю очень хорошо, на котором думаю – это русский язык.

– Вы сказали, что люди могут подумать… Как Вы относитесь к осуждениям?

– В определенное время я понял, что фраза «Не судите да не судимы будете» – сверхточна. Ведь мы же в чужую душу не влезаем! Что такое – «не судить»? Судить может только Господь Бог. Ведь суд – это про очень глубокую вещь. Не про внешнее, наносное. Кто-то спекулирует чем-то, кто-то провоцирует, еще что-то – это нормально, это в человеческой природе. Человек так создан, в этом нет ничего ужасного, нет ничего плохого. Если это в итоге не заканчивается уничтожением – души человека, я уж не говорю про физическое уничтожение. И я воспринимаю «не судите» в этом плане. Потому что «не судите» – это значит «в какой-то момент, ребята, надо уметь останавливаться», когда вы обсуждаете кого-то. Один на один мы судим. Но если я выхожу на публику, еще к кому-то, то лучше я промолчу. Грубо говоря, мои грехи – мои молитвы.

– В одном из интервью Евгений Каменькович говорил, что Вы – сложный человек. А Вы можете охарактеризовать себя, в чем Ваша сложность?

– Я – неудобный человек. Потому что я часто говорю то, что вижу. По крайней мере, в театре. Я очень требовательный во всем, что касается профессии. Я могу быть очень жестким. Все говорят: «на грани», но нет, не на грани. Я требую профессионализма и ненавижу дилетантство. Оно отличается от любительства очень сильно. И я эти вещи не приемлю, потому что работаю в театре и знаю, что это опасно: на вас может что-то упасть, если декорации не закрепить. Если реквизитор кладет реквизит не в том месте, где актер привык его видеть, то перед выходом на сцену актер ощущает себя в состоянии катастрофы, а это мешает работе на сцене, игре. Это выбивает из колеи. Осветитель может дать не тот свет или запоздать – и это выбивает. Я всегда очень требователен в профессиональном плане. Как говорит моя супруга: «Ты очень неприятный человек в этом плане».

– Но при этом она столько лет с Вами живет, здесь без любви не обошлось.

– Терпит, молодец, я за это ей безумно благодарен! Ну и любит, наверное (улыбается). Ну ведь мужчины и женщины – это такая гремучая смесь взаимоотношений. Я не знаю, что она во мне любит, но думаю, что она просто меня любит, как и я ее.

– Кстати, Вы очень мало говорите о своей личной жизни. Раскройте скобки, расскажите, пожалуйста, супруга тоже из театрального мира?

– Виктория из Самары, волжская красавица, как я говорю. Она училась в Щепкинском училище при Малом театре. У нее было много педагогов, но одна из самых великих – Солнцева Римма Гавриловна, она ушла из этой жизни, величайший педагог. Волею судеб мне повезло, я преподавал на одном с ней курсе. Что касается моей жены – она педагог, преподает сценическую речь, и для самореализации, для интереса ей этого хватает. Раньше она немножко снималась, потом перестала. Она посвятила себя мне, сыну в большей степени, чем профессии, скажем так. За это я ей безмерно благодарен. Сыну Александру 25 лет. Когда он был маленьким, я его в кино брал, он снимался. Даже в театре играл, в «Войне и мире». Мальчик, который играл роль, заболел, нас попросили, и он за две репетиции ввелся. Еще был жив Петр Наумович, когда он играл. Но я его спрашивал, он говорил: «Нет, пап, мне это неинтересно». И честно говоря, у него нет актерского дара. И я ему благодарен, что он не пошел в эту профессию. Мне пришлось бы очень тяжело. Он окончил ВГИК, кинооператорский, отслужил в армии год, срочно, как положено, стал кинооператором, как его дедушка, мой отец.

– И продолжает династию?

– Да, дедушка был бы счастлив просто! Он и так его любил. Сашка до сих пор помнит дедушку, хотя ему было 3 года, когда его не стало.

– Карэн Карлосович, когда Вы приходите в какое-то помещение, например в дом, где были много лет назад, какое первое ощущение Вас охватывает?

– Впечатление. Как говорят французы, impression – откуда пошел импрессионизм. Первое впечатление очень важно. Оно обычно очень чистое, точное. Именно потому, что это – случайность. Потому что мы не ждем, а потом уже понимаем, что это было не просто так, не случайно. Я обожаю случайности – это то, что привносит в наш мир смысл.

– А если бы Вам пришлось вернуть мгновение, что бы Вы вернули?

– Наверное, я бы хотел вернуть не одно, а много мгновений разговоров с Петром Наумовичем. Вот это я, наверное, очень хотел бы вернуть. Мне его катастрофически не хватает в каких-то вещах. Именно разговоры. Не работы, работы мы сделали достаточно. Мне не хватает общения с ним, очень сильно. Но вернуть что-то невозможно, история же не терпит сослагательного наклонения.

– Что бы Вы посоветовали молодому поколению?

– Как я говорю молодым людям: «Вы никогда не научитесь на чужих ошибках, это неправда». Если бы человечество училось на чужих ошибках, то оно бы перестало воевать, давно. Но оно не учится, ничему.

– Раз уж у нас получился такой мировоззренческий разговор, скажите, а Вы верите в сны? Вы видите вещие сны?

– Вижу, но я не особенно в них верю. Потому что это тоже искривление моего сознания, которое что-то выдает. Конечно, бывают сны очень интересные, странные. Но потом я понимаю, что это просто подтверждение каких-то вещей. У меня не бывает вещих снов, чтобы я вот что-то увидел, а потом это произошло. Нет. Я в этом плане не экстрасенс. Бог миловал. Ведь с этим очень тяжело жить, невозможно. Я не представляю – вот если такие люди есть, как им жить? Если они видят вот эти все вещи, а изменить не могут. Это же такой камень на душе, что Сизиф отдыхает!

– А когда Вы были в Армении в последний раз? Как Вы воспринимаете произошедшие там изменения?

– В Ереване я бывал неоднократно, последний раз лет 8–10 назад. В основном на гастролях. Часть фильма «Моя большая армянская свадьба» там снималась. Я слежу, изменения есть, но, к сожалению, не в лучшую сторону. Возможно, если я скажу то, что думаю, наверное, меня в Армении объявят персоной нон-грата. И то, что произошло с Нагорным Карабахом: когда больше 100 тысяч человек покидают свои родные места, а там у них могилы не одного поколения, и они вынуждены уходить, потому что иначе им устроят геноцид… Тут иллюзий нет, давайте будем честными.

– Что Вы пожелаете читателям газеты?

– Душевного спокойствия, равновесия и радости побольше в этой жизни. Любви, удивления. Еще хотел бы посоветовать: чем больше ты мононационален, тем меньше надо зацикливаться на этом. Мир огромен, и он интересен. Если всю жизнь только зацикливаться на истории геноцида… О нем нужно знать, вспоминать каждый год 24 апреля, как нужно вспоминать Великую Победу 9 мая. Но следующим поколениям надо идти дальше и научиться с этим жить. Я не говорю «прощать» и так далее. Но если мы будем все время только об этом… Таким образом мы лишим следующие поколения возможности что-то находить в этой жизни, возможности тех же случайных встреч, еще чего-то. Мы же должны жить дальше?! Повторяю: это все надо помнить, надо снимать фильмы про это. Не надо стесняться. Но все-таки надо идти дальше, надо уметь договариваться. С моей точки зрения, повторюсь, надо искать вот эти светлые моменты, луч света в темном царстве, как Екатерина в «Грозе», и находить точки соприкосновения.

– Карэн Карлосович, благодарю за интересную беседу.

Беседу вела Нана Аветисова