Круглый стол с острыми углами

За круглым столом, который, по сути, призван закруглять остроту дискуссий, собрались художественные руководители и главные режиссеры четырех ведущих и самых посещаемых театров Армении: Александр Григорян (Театр им. К. Станиславского), Армен Хандикян (Театр им. Г. Капланяна), Сос Саркисян (театр «Амазгаин») и Тигран Гаспарян (Театр им. Г. Сундукяна).

– Мог бы каждый из вас дать три определения, характеризующие ваш театр?

Александр Григорян: За пройденный путь мы приучили себя к самокритичности внутри театра, внутри коллектива. Собственно, это и есть двигатель профессионального прогресса. Ни одной халтуры, ни одной недобросовестной репетиции. А еще наш коллектив отличает вдохновение – попытка изнутри придать своей профессии ту необходимую энергетику, без которой, особенно в последние годы, невозможно работать. Человек должен выложиться до конца. Иначе никак. Нас отличает по-европейски умеренный артистизм, но при этом еще и эгоцентризм в самом позитивном и глубоком его понимании. Благодаря этому качеству в театре наличествует необходимая энергетика и импульсы, помогающие работать и быть лучше.

Сос Саркисян: Наш театр консервативен и реалистичен одновременно. Я уверен, что сила театра именно в консерватизме – во внятной человеческой морали, так хорошо воспринимаемой народом. Я даже сохранил некоторые чисто символичные ритуалы, присущие нашему театру: перед началом спектакля всегда звучит гонг. Это, конечно же, детали, но они создают антураж, уют – ту атмосферу, которая настраивает зрителя на нужный лад. В театрах может твориться все что угодно – это дань времени, дань моде. Я же предпочитаю театр реалистичный – это театр, обращенный в вечность. Второе: армянский театр, имеющий двухтысячелетнюю историю, сумел сохранить одну из характерных своих граней – яркость и броскость, сопряженные с гиперболой и гротеском. Именно это придает особый шарм нашим актерам. Все великие актеры носили этот шарм в себе: Ваграм Папазян, Грачья Нерсисян, Петрос Адамян, Геворг Чмшкян... При всем этом они были просты и доступны.

Армен Хандикян: А в моем театре вообще отсутствует занавес. Я сознательно пошел на такое: зритель не должен «зацикливаться» на декорациях – он должен сразу же погрузиться в тот мир, который будет ему предложен. Мы должны воспитать зрителя, умеющего строить визуальное пространство.

Александр Григорян: Однажды я пригласил Хорена Абрамяна в театр «Современник», где шла пьеса А.Володина «Назначение». Во время первого антракта мы вышли в фойе – публика естественно и легко общалась, обсуждала спектакль. Хорен был необычайно удивлен: он и не думал, что можно так по-простому, обычно вести беседы в театре: в армянских театрах всегда была некоторая выспренность, утонченность, которая проявлялась во всем, и во внешнем облике также. Папазян играл Отелло замечательно, неподражаемо. И потому мне всегда было обидно, когда Хорика унижали, говоря, что ему не дойти до таланта Папазяна. Это была страшная ошибка: Папазян был открыт, эксцентричен, вопиющ, а Хорен Абрамян был не менее эксцентричен, но у него была лишь ему присущая манера игры – он открывал свою душу изнутри. Эгоцентризм – это артистический дар. Иннокентий Смоктуновский, к примеру, абсолютнейший эгоцентрик, но сколько у него изнутри исходит излучения, сколько душевной теплоты, какая невероятная человечность в каждой выбранной им роли.

– Сос Арташесович, а ведь знаменитый Питер Брук, имея в виду не только, конечно, чистый профессионализм, разделял театры на живые и мертвые. И к числу последних он причислял именно консервативный театр...

Сос Саркисян: А я позволю себе не согласиться с Питером Бруком. По мне, живой театр – это театр актуальный, независимо от выбранного им жанра. Сегодня же актуально ориентироваться на национальный театр. Мы можем быть интересны только своим, настоящим театром. И это понимали все великие. К нам и приезжают в поиках национального стиля. Сейчас принято ставить спектакли или снимать фильмы, ориентируясь на Запад или на Америку. И как правило, получается суррогат, может, и сделанный со вкусом, но все равно суррогат. Наша певица никогда не сможет спеть лучше спиричуэлс, чем это делает негритянка, или арию на итальянском лучше, чем споет ее сама итальянка. Для нее это просто самодеятельность, которая может вызвать усмешку, пусть даже очень добрую. Нашу интеллигенцию нынче мучает вопрос: кто мы – азиаты или европейцы? Композитор Эдуард Мирзоян по этому поводу очень остроумно заметил: «Мы самая западная страна для Востока и самая восточная – для Запада». Отсюда и наша уникальность, необычность. Наши предки знали, понимали, что всегда надо следовать своим корням – вырвал корень у дерева, а под ним зияет пустота. И каждое дерево – каждая нация должна стоять на своих корнях. Вот в чем сила нации и природы. И это надо ценить.

Армен Хандикян: Что касается «драматического», то пока мы не имеем его окончательного, законченного облика. Но при этом не претендуем и на звание «мертвого театра» по определению Питера Брука. Мы считаемся репертуарным театром, что подразумевает и стационарный артистический состав, и школу. Нынче очень сложно иметь репертуарный театр, больше в ходу антреприза.

– Что вы подразумеваете под понятием «репертуарный театр»?

Армен Хандикян: Это театр, имеющий постоянный репертуар, в отличие от театров, практикующих постановку одного и того же спектакля до тех пор, пока он делает кассовые сборы.

Сос Саркисян: Репертуарный театр — это великая традиция, но необходимо создавать пространство для творческой конкуренции. Чем сильнее будет конкуренция между репертуарным и нерепертуарным театром, тем лучше для всех. Надо стимулировать возникновение театральных инициатив, которые тоже смогут бороться за государственную дотацию.

Тигран Гаспарян: Репертуарный театр – это большое богатство, о котором мечтают театры. Что может быть лучше и интереснее, чем работать с постоянной труппой и с конкретным репертуаром. В этом деле может мешать разве что антреприза. Вернее всего, на мой взгляд, было бы открыть пару нерепертуарных театров, свободных площадок. Пусть себе ставят спектакли и играют, сколько хотят. Со своей стороны я хочу сказать, что ищу молодых талантливых режиссеров, желающих поработать на нашей сцене. И если сценарий будет достойным, он окажется в репертуаре нашего театра.

– Тигран Сергеевич, Вы стали худруком Сундукяновского театра в январе этого года, и сразу постановка за постановкой. Что Вам досталось в наследство от прежнего руководства?

Тигран Гаспарян: Мощь и еще раз мощь! И этим все сказано. И это не только потому, что Сундукяновский всегда был театром классическим, традиционным. К этому обязывает и архитектурная значимость самого здания театра: огромная сцена, аура в зале (даже пустом) – все это требует особого настроя, масштабности мышления и ответственности.

– Вы рискнули поставить «Преступление и наказание» по Ф.Достоевскому. В то время как в одночасье практически вычеркнули Достоевского из школьной программы, Вы обращаетесь к творчеству русского классика. Чем обусловлен такой выбор?

Тигран Гаспарян: Я не мог не взяться за Федора Михайловича. Это чувство сродни тому, как не можешь не слушать классику. Помню, когда я в Таганке впервые посмотрел спектакль Юрия Любимова «Преступление и наказание», сделанный в его стиле, с неожиданными переходами и новыми решениями, меня поразило одно решение режиссера: в фойе стояла ученическая парта, на которой были разложены школьные сочинения. В конце спектакля сам Любимов зачитывал их. В большей части сочинений просматривалась жестокость, озлобленность, ярость, ненависть...

– Любимов, как правило, не подновляет классику, он улавливает исторический смысл современных общественных коллизий. Мнение учащихся, должно быть, шло в контексте представления...

Александр Григорян: Известие о том, что Достоевского не проходят в школах, поразило меня в самое сердце. Люди, принимающие такие решения, наверное, и не подозревают о том, что они убивают те импульсы, которые Достоевский сознательно разжигал в человеке: через боль, через мучения – к свету, чистоте. Знаете, вдруг повеяло коммунистическими принципами, когда коммунисты запретили Достоевского...

Тигран Гаспарян: Все это понятно, но, с другой стороны, скажите, что может школьник понять из Достоевского? Эта огромная глыба может раздавить ребенка или вызвать отторжение, после которого молодежь ни за что уже не возьмется вновь за этого русского классика. А вы знаете, что сам Гарсиа Маркес предлагал отменить Достоевского в школах? Он говорил, что сам не понимает, что творится в произведениях Достоевского, где уж там школьникам. Другое дело, если достойный и умный учитель сможет органично и тонко привить учащимся любовь к его творчеству.

– А я вот слышала, что на Вашем спектакле было много детей и все они мирно внимали представлению...

Тигран Гаспарян: Да, действительно, на втором спектакле «Преступления» в зале было немало детей. Не всегда такое бывает. Вообще же, я считаю, что театр ничему не учит – он может взбудоражить зрителя, вызвать у него вопросы, на которые он сам должен будет суметь ответить.

– Господа, а есть ли в Армении театральная среда в классическом смысле этого словосочетания?

Александр Григорян: Классическая театральная среда в Армении пришлась на конец 70-х – начало 80-х годов прошлого столетия. Тогда в нашу страну один за другим приезжали театры из разных уголков СССР, особенно из Москвы и из Ленинградла. Светлая память Грачья Капланяну, который привлекал сюда театры. Все это было во благо нашей нации. Мы увидели свет. Люди приобщались к удивительным театрам со своей особой эстетикой, пластикой, мышлением. Когда я поставил во МХТе «Лунное чудовище» Ричарда Калиновского, затрагивающее тему геноцида армян, Олег Табаков дал высокую оценку этому спектаклю. Он сказал, что, соскучившись по высокому психологическому театру, высокой нравственности и духовности, единогласно художественный совет Московского Художественного театра называет этот спектакль настоящим явлением мхатовского толка. Более того, этот спектакль получил «Чайку» – высшую театральную награду.

Театральная среда в Армении сейчас набирает обороты, она все так же тянется к российской духовности, и это хорошо. Кто-то так верно сказал, что нам, армянам, нужен европейский рационализм и русская духовность. Это сочетание только обогатит нас.

Армен Хандикян: Сегодня люди больше думают о том, как делать деньги. А это, поверьте, разобщает. Сейчас же больше думают о том, как повысить эстетику ресторанов. Изменилось общее настроение, а ведь раньше женщины приходили на спектакль, изящно и со вкусом одетые...

– Армен Самвелович, я знаю, что Вы ставили в Москве Пушкина...

Армен Хандикян: В советское время очень принято было проводить отчетные гастроли в Москве. Помню, это был 1983 год, когда Драматический театр с 7 спектаклями выступил в Малом театре. Из них 4 постановки были мои – «Гамлет» Шекспира, «Забыть Герострата» Г.Горина, «Иркутская история» А.Арбузова и «Жанна д’Арк»  Ж. Ануя. Тогда я инстинктивно шел к чему-то новому. Хотелось стряхнуть плен театральной инерции, создать нечто такое, что никогда не создавалось. И, похоже, мне удалось. Я вспоминаю, как Горин с ракеткой в руках (он любил играть в теннис) как-то зашел на наш спектакль и остался смотреть его до конца. А когда мы играли «Гамлета», у входа в театр стояла конная милиция...

– Театр, должно быть, заполонила армянская интеллигенция?

Армен Хандикян: Да нет же. Армянам как раз очень сложно было достать билеты в Малый. После этих спекталей мне предложили на выбор – или ставить «Федру» в Малом театре, или «Маленькие трагедии» Пушкина в «Моссовете». Я выбрал второе. В 1985-м, когда я начал работать над «Трагедиями» Пушкина, мне было предложено остаться в Москве. Но в Ереванском драматическом начались какие-то «помехи», и я вынужден был вернуться в Ереван. И вот более 25 лет руковожу Драматическим театром.

Сос Саркисян: Что греха таить, нет у нас никакой театральной элиты. Недавно я просмотрел большую часть хроники, стал пересматривать и фильмы. И я утвердился во мнении, что во всем виновата наша интеллигенция... Перечитайте «Бесов» Достоевского. Интеллигенция просто горит желанием что-то изменить. А что менять? Менять-то нечего. Иных уж нет, а те далече. Сейчас в театральной жизни Армении идет подмена ценностей. Интеллигенция не хочет соглашаться с тем, что должен быть театр, а не поиски ложного драматургического эквивалента великой прозе. Народ потерял свою элиту. У нас и политической-то элиты нет, есть только современное словосочетание – «политический бомонд», который занимается все той же болтовней и ничего не делает. Без элиты нации не существует. Без элиты общество не развивается. Сегодня практически нет героев, на которых бы равнялся народ. И еще вот что: после Второй мировой войны во Франции творилось что-то страшное: была анархия, хаос, в неделю раз менялось правительство. И вот как-то де Голль собрал всех кинорежиссеров, театральных режиссеров, писателей и сказал: «Как не было цензуры во Франции, так и не будет. Но я, президент Франции, прошу только об одном – в ближайшие 10 лет что бы вы ни создавали – спектакли, фильмы, книги – пусть во всем добро побеждает зло». Это была та установка, которая должна была спасти Францию, поднять дух нации. Так оно и вышло – сколько известных произведений искусства было создано в это послевоенное время! Вот именно этот, утверждающий и реалистический принцип должен быть положен в основу нашего театра.

– Именно эти принципы и были поставлены во главу угла в Вашем последнем спектакле по В.Сарояну «Чаша добра»...

Александр Григорян: В этом и заключается актуальность театра. Ведь актуальность – это ассоциативный ряд, который связывает литературу или сценическое произведение с сегодняшним пониманием обществом всего того, что происходит с его душевным состоянием.

– И «Абанамат» Сергея Довлатова тому доказательство?

Александр Григорян: В Довлатове я увидел следующее – личность даже в незатравленном американском обществе не нашла себя. Все прошло мимо. Это судьба человека в сочетании с битвой времени за самого себя.

Это обращение ко всему человечеству, и к армянам в частности. Чтобы мы не были так равнодушны к своему ближнему. Враг внутренний нас уничтожает. И имя ему – безразличие и равнодушие. Абанамат!

Сос Саркисян: Я бы и сам с удовольствием обратился к Довлатову – гениальнейшему, на мой взгляд, писателю, фактурному, многопалубному. Это ему принадлежит фраза о том, что, меняя места проживания, мы просто меняем одни печали на другие...

– Тигран Сергеевич, Ваш театр совсем недавно принял участие в Международном шекспировском фестивале Globe to Globe. Известные театроведы дали ему высокую оценку. Что своеобычного было в Вашей постановке «Короля Джона»?

Тигран Гаспарян: Одним из условий фестиваля было то, что в театре не должно быть светотехники, а звуковая техника должна была свестись к минимуму. Вы знаете, это было очень здорово: Шекспир зазвучал совсем иначе и таким образом, должно быть, приблизился к первоисточнику.

– Как принял вас зритель?

Тигран Гаспарян: Зритель только помогал нам – это был благодарный зритель. Спектакль прерывался аплодисментами чуть ли не 20 раз. Публика впитывала каждый нюанс – все, что творилось на сцене, не глядя на синопсис, который должен был облегчить перевод. Кстати, Шекспира мы играли в очень хорошем переводе Хачика Даштенца. И еще: это была премьера спектакля и для самих англичан, никогда до этого не видевших эту пьесу на сцене.

Сос Саркисян: Должно быть, этот спектакль аккумулировал в себе проблемы армянского театра «большой сцены» за постсоветские годы... Мне просто остается удивиться тому, как удалось всего за полтора часа сыграть этот спектакль на сцене театра Globe. Я приветствую Вас, Тигран, и дай нам всем, Господи, не утерять себя в этом переменчивом, но прекрасном мире.

Подготовила Кари Амирханян