№ 9 (215) Май (16-31) 2013 года.

Москва не заинтересована менять статус-кво на юге Кавказа

Просмотров: 3092

После того как в Брюсселе при посредничестве Европейского Союза Сербия и Косово достигли соглашения о нормализации отношений, основательно уже подзабытая балканская тема вернулась снова на первые полосы газет и в топы информационных агентств. Представители ЕС не скупятся на комплименты в адрес сербских и косовских лидеров, а также отмечают значительный успех «объединенной Европы», которая в последние годы нередко становилась объектом для жесткой критики и саркастических высказываний. Одна история с присуждением Евросоюзу Нобелевской премии мира заставила многих усомниться в адекватности членов комитета по присуждению престижной международной награды.

Но если оставить в стороне внешние спецэффекты, то что остается в «сухом остатке»? Означает ли договоренность между вчерашними оппонентами окончание югославского распада? Второй вопрос поставлен здесь не ради красивой публицистической метафоры. Процесс распада СФРЮ начался в 1980-х годах с межэтнического противостояния в бывшем сербском автономном крае Косово, и без урегулирования ситуации в нем (вопросы статуса, организация управления, гарантии для этнических меньшинств и международная легитимация) он не может считаться полностью завершенным. Так что же символизируют брюссельские договоренности? С одной стороны, они не являются де-юре признанием независимости Косово Сербией. Никакой специальной декларации по этому вопросу официальный Белград не сделал. Однако и без деклараций и коммюнике ясно, что сербские власти де-факто начали процесс признания своего бывшего края. Апрельские соглашения с Приштиной появились не на пустом месте. Еще 9 сентября 2010 года на Генеральной Ассамблее ООН была принята совместная резолюция Сербии и ЕС, в которой пунктом консенсуса стало признание необходимости диалога. С марта 2011 года начались технические переговоры между Белградом и Приштиной, опять же при посредничестве Евросоюза, а с октября 2012 г. – встречи на уровне премьер-министров.

В апреле 2013 года, согласившись на нормализацию двусторонних отношений, Белград признал законность тех властей, которые заседают в Приштине. Более того, руководство Сербии согласилось на вхождение сербских правоохранительных структур, действующих в северной части Косово (де-факто они находятся вне контроля Приштины), в состав общекосовских подразделений. Это совсем не та ситуация, которая существует в парах Грузия – Абхазия и Грузия – Южная Осетия, где есть в первом случае «правительство в изгнании», а в другом – «временная администрация». В отличие от Грузии, в Азербайджане нет специальной властной структуры (правительство или парламент «в изгнании»), которую Баку рассматривал бы в качестве легитимного представителя интересов Нагорного Карабаха. При этом своим главным партнером власти видят «Азербайджанскую общину Нагорно-Карабахского региона Азербайджанской Республики» (была создана 24 марта 1992 года). В 2006 году община была зарегистрирована в Министерстве юстиции как общественное объединение. 5 июня 2009 года в Баку был проведен I съезд общины. 31 августа того же года вышел президентский указ Ильхама Алиева «О мерах улучшения материально-технического обеспечения общественного объединения «Азербайджанская община Нагорно-Карабахского региона Азербайджанской Республики». В последние 2 года азербайджанские власти активизировали контакты между лидерами этой организации и посольствами, которые имеют аккредитацию в столице прикаспийской республики. Они также подготовили письмо президенту США Бараку Обаме с протестом против выделения финансовых средств «карабахским сепаратистам» по каналам американского правительства.

В этой связи возникает вопрос. В какой мере можно рассматривать нынешние договоренности между Косово и Сербией как пример для разрешения постсоветских этнополитических конфликтов? Этот сюжет регулярно возникает с того самого момента, как некогда единые государства СССР и СФРЮ начали распадаться на составные части, а границы между бывшими союзными республиками были признаны далеко не всеми автономиями, входившими в них.

Сегодня политические амбиции абхазских, нагорно-карабахских, осетинских или приднестровских лидеров принято рассматривать в контексте развития косовской ситуации. Создается ощущение, что они только и делают, что сверяют свои часы с политическими стрелками Белграда и Приштины. Между тем, их выбор был сделан задолго до того, как Косово попало в фокус мировой политики. Приднестровье (ПМР) провозгласило свою независимость от Молдовы в 1990 году. То же самое (и почти в то же время) сделала Южная Осетия. Карабах (НКР) провел референдум о своей независимости 2 сентября 1991 года. Таким образом, три из четырех непризнанных республик заявили о своих претензиях на национальный суверенитет еще во времена существования СССР (когда РФ как отдельной страны еще не существовало). Абхазия добилась де-факто суверенитета от Грузии после вооруженного конфликта с Тбилиси в 1992-1993 гг. В это время Косово никак не влияло на это самоопределение (поскольку тогда ситуация там рассматривалась в общеюгославском или сербском контексте, в крайнем случае общебалканском, но не мировом).

За годы своего де-факто суверенитета каждое из этих образований прошло не только через конфликты, но и через несколько избирательных циклов, смену власти, а некоторые из них (Абхазия и Южная Осетия) даже добились ограниченного признания своей государственности. Хотя количественно с Косово это и несопоставимо. Сегодня бывший сербский край признали уже 99 из 193 стран – членов ООН, в то время как у НКР или ПМР еще нет признаний, а у Абхазии с Южной Осетией их количество не достигает даже одного десятка.

Сам же «косовский прецедент», предельно актуализировавшийся в феврале 2008 года, анализируют в последнее время в отрыве от других не менее важных паттернов для урегулирования сложных межэтнических противостояний. Между тем, нынешняя уступчивость Сербии в отрыве от этих контекстов будет не очень понятна, как и не вполне ясным будет тот коридор возможностей, которые имеются для разрешения постсоветских конфликтов. В разговорах про Косово, Абхазию, Нагорный Карабах или Приднестровье стало уже обычным ссылаться на «двойные стандарты». Между тем, конфликты на просторах бывших СССР и Югославии показывают, что проблема здесь не столько в двойных стандартах, сколько в их отсутствии. В каждом конкретном случае политики собирали данный конкретный пазл вне привязки к более широким сюжетам.

Так, независимость Хорватии была признана, несмотря на то, что на этот момент ее юрисдикция распространялась только на 70% ее провозглашенной государственной территории. И если самоопределение Хорватии поощрялось, то столь же жестко пресекались попытки самоопределения Республики Сербская Краина, составленной из населенных сербами территорий бывшей Югославской Республики. Более того, США и их союзники фактически закрыли глаза на операцию хорватских сил по разгрому политической инфрастуктуры непризнанного сербского образования в 1995 году. Не случайно в Грузии и в Азербайджане именно «краинский прецедент» стал активно обсуждаться в канун «пятидневной войны». Так, по словам политолога и публициста Адиля Багирова, «у армяно-азербайджанского конфликта сходств с сербо-краинским случаем гораздо больше, чем с косовским. Прецедент уже есть: не добившись от руководства РСК (Республики Сербская Краина) после многочисленных попыток желаемого результата, мировое сообщество дало молчаливое согласие на решение проблемы военным путем. В четыре дня операция «Буря» положила конец существованию марионеточного образования».

В случае с Боснией кажущийся после кровавого конфликта логичным распад этой полиэтничной республики на несколько частей не получил международной поддержки. Напротив, послевоенная архитектура этой республики была выстроена по принципам «двойного правительства» с четко выраженными принципами апартеида. И хотя ситуация в Македонии во многом отличалась от боснийского сценария (несопоставимо более низкий уровень насилия и скоротечность вооруженного противостояния), ее обустройство было выполнено во многом по схожим лекалам (т.н. Охридские соглашения). Албанское меньшинство получило значительные квоты во власти и правоохранительных структурах, что практически превратило республику в консоциальную демократию. В косовском же конфликте принцип этнического самоопределения территории был положен в основу вместо навязываемого международным сообществом сосуществования некогда враждующих групп в рамках одного государства.

Таким образом, в действительности на Балканах было реализовано несколько моделей разрешения конфликтов.

1. Вариант Сербской Краины, при котором «материнское государство» производит зачистку территории от де-факто образования, созданного там и не подчиняющегося юрисдикции центра.

2. Консоциальная модель, при которой власть и управление формируются на основе этнического баланса и квотирования. Сам же хрупкий баланс поддерживается внешними военно-политическими гарантиями и финансовой помощью.

3. Сецессия «проблемной территории», поддержанная извне и получающая международную легитимацию. Заметим, что все эти варианты стали возможными благодаря внешнему вмешательству (в данном случае мы не даем оценок тому, было ли оно благом или злом). И выбор Сербии в апреле 2013 года был детерминирован не какой-то особой толерантностью и демократичностью ее лидеров (за нормализацию с Приштиной выступили Томислав Николич и Ивица Дачич, политические наследники сербских радикалов и социалистов, то есть Воислава Шешеля и Слободана Милошевича). У Белграда нет возможности на повторение «краинского прецедента». Попытки реализации оного в 1990-х годах привели в итоге к натовскому вмешательству. На консоциальную демократию не хотела бы идти и сама Сербия. Это бы заставило ее отказываться от имеющейся сегодня модели строительства сербского государства в пользу сербско-албанского или асимметричной федерации. Приведем здесь лишь некоторые цифры. По итогам переписи 2011 года в Косово проживают 1.733.872 человека, из которых свыше 90% албанцев. Кроме того, внутри Сербии с фактическим отделением Косово «албанский вопрос» никуда не делся. В южных районах этой страны близ границы с Македонией из 90 тысяч человек более 57 тысяч – этнические албанцы. При этом в самой Сербии без учета Косово проживают 7 миллионов 186 человек, из которых сербы составляют чуть более 83%. По сравнению с 2002 годом население республики уменьшилось почти на 300 тысяч человек (из них сербов – 224 тысячи). Остается – размежевание, что сербское руководство и пытается сделать сегодня.

Если же говорить о постсоветском пространстве, то «краинские прецеденты» по-прежнему сохраняют свою популярность в Тбилиси и в особенности в Баку. Однако здесь, в отличие от Балкан, интересы международного сообщества не так высоки, а роль России и ее готовность защищать свое эксклюзивное присутствие достаточно велики. И это показали события «пятидневной войны». Москва крайне не заинтересована менять статус-кво без учета ее интересов. И какой бы ни была жесткая критика НАТО, альянс, как показала ситуация 2008 года, к прямому противостоянию с РФ не готов. Напротив, он не желает углублять имеющиеся противоречия ввиду перспектив сворачивания военного присутствия в Афганистане и сотрудничества по антитеррору. Более того, процесс нагорно-карабахского урегулирования, в отличие от проблем Грузии, является форматом, где интересы США и России, а также ЕС (в лице Франции) совпадают. И силовое решение конфликта «за 4 дня» по хорватскому сценарию явно не приоритет для трех стран – сопредседателей Минской группы. Таким образом, попытка его реализации натолкнется на мощное международное сопротивление. И сегодня есть сомнения, что ликвидация НКР произойдет столь быстро, как в случае с РСК, то есть до начала этой самой жесткой международной реакции. Но если вариант «зачистки территории» не получается, то остается признать, что «материнским государствам» придется искать пути для интеграции новых граждан иного этнического происхождения, а также организации среди них адекватного управления и представительства в органах власти. Но для реализации же сценария консоциальной демократии нужно мощное солидарное взаимодействие всех заинтересованных игроков. Заметим, что в случае с Боснией и Македонией Россия явно не мешала архитекторам Дейтона и Охрида. Но одно дело соглашаться на невозможность «краинского сценария», а совсем другое – принуждение к консоциальной демократии совместными усилиями. На это применительно к ситуации в НКР Запад и РФ не пойдут, нет достаточного уровня доверия. Про Абхазию и Южную Осетию в данном случае говорить вообще не приходится. Кстати сказать, этническое квотирование Абхазия уже проходила в 1991-1992 гг., и большого успеха оно не принесло. Непраздный вопрос, устроит ли такая «цена вопроса», как «страна в стране», «материнские государства», к которым де-факто образования формально приписаны.

Таким образом, рассуждая о «казусе Косово» и его применении на постсоветском пространстве, следует иметь в виду, что данная модель – далеко не единственная. Она возникла в определенных условиях и на прагматической основе. Не имея возможности для реализации других путей по решению косовской проблемы, Белград избрал путь лечения болезни посредством ампутации. Выбор этот не является ни бесспорным, ни безусловным. Однако он довольно четко показал коридор возможностей. Если у тебя нет возможности «освободить территорию» или получить навязанную извне модель де-факто апартеидного «общего государства», рано или поздно встает вопрос о размежевании. Притом поднимают его не сецессионисты, а само «материнское образование», прагматически взвесив возможные бенефиты и издержки. И дальше – проблема лишь в «упаковке» такого решения.

Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон, США), обозреватель газеты «Ноев Ковчег»

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 18 человек