№ 10 (216) Июнь (1-15) 2013 года.

В Тегеране предпочитают не разогревать ситуацию на Южном Кавказе

Просмотров: 3237

14 июня в Иране состоятся президентские выборы. Однако предстоящая избирательная кампания привлекла к себе внимание задолго до регистрации и определения точного списка претендентов. Для такого повышенного интереса имеется множество причин.

Во-первых, в сегодняшней международной повестке дня иранский вопрос находится на одном из первых мест. Политика Исламской Республики плохо вписывается в стратегические планы и Запада, и Израиля, и многих стран арабского мира. Без учета интересов этой страны трудно себе представить разрешение геополитических головоломок на Ближнем Востоке в целом и в Сирии в частности, в Афганистане, Центральной Азии и на Южном Кавказе. Однако и Иран, и его оппоненты за весь период, последовавший после «исламской революции» 1979 года, так и не смогли выработать какой-то компромисс, который устраивал бы конфликтующие стороны. При этом на Западе «иранская угроза» чрезвычайно гиперболизируется, а внешняя политика Тегерана рассматривается как предельно идеологический курс, подчиненный фанатичным аятоллам. Если следовать данному подходу, то вне фокуса внимания остаются серьезные внутриполитические противоречия в стране, а также коридоры возможностей для взаимовыгодных уступок и «разменов». Как бы то ни было, а Иран считается «сложной страной», чьи амбиции несут угрозу западному миру и его доминированию.

Во-вторых, в 2013 году заканчивается вторая президентская легислатура Махмуда Ахмадинежада. Согласно иранской Конституции, он не может находиться на своем посту более двух сроков подряд. После перерыва он сможет снова выставить свою кандидатуру на должность президента. Но при нынешних условиях такой возможности у него нет. За 8 предыдущих лет Ахмадинежад успел стать известным далеко за пределами своей страны. И хотя первым лицом в Исламской Республике является не президент, а духовное лицо (верховный руководитель – рахбар), благодаря Ахмадинежаду президентская должность в 2005-2013 гг.

получила дополнительную капитализацию, а сам ее обладатель стал восприниматься за границами Исламской Республики, как ее главный спикер. И это притом, что его личные отношения с рахбаром Али Хаменеи (занимает свой пост начиная с 1989 года) оставляли желать лучшего. Но «своим» Ахмадинежад не стал и среди тех, кого на Западе именуют «либералами» или «реформаторами» (главным символом этого направления сегодня является бывший президент Али Акбар Хашеми Рафсанджани). Данные слова мы специально взяли в кавычки потому, что в действительности носители этих ценностей совсем не выступают за изменение основ иранского государства и общества. Они лишь считают, что иранские амбиции необходимо реализовывать иначе. Не поддержанием хрупкого статус-кво и иллюзии стабильности, а путем модернизации и интеграции в мировую экономику, сохраняя при этом приверженность национальным интересам во внешней политике. Но прагматика – это то, чего так не хватает взаимоотношениям между Ираном и многими внешнеполитическими игроками (от США и заканчивая их арабскими союзниками). И ухода Ахмадинежада в Вашингтоне, Брюсселе, Дохе, Эр-Рияде ожидают с надеждой на более гибкий внешнеполитический курс.

В-третьих, выборы в Иране сами по себе, как правило, несут многочисленные интриги. Вопреки упрощенным представлениям об «иранском тоталитаризме», в этой стране присутствует серьезная конкуренция.

Она имеет несколько форматов. Это, конечно же, публичная конкуренция претендентов на президентский пост. Но и не только она. Отбор кандидатов осуществляется Советом стражей Конституции (коллегиальным органом, состоящим из шести юристов и шести представителей духовных авторитетов). Именно он обладает исключительным правом вносить изменения в Основной закон страны. Совет может отсеять тех, кто, с точки зрения его членов, не может участвовать в избирательной гонке. На совет может оказывать свое влияние рахбар. Но ведь и сам совет неоднороден. Он не действует, как воинское подразделение, подчиняющееся жесткому приказу. Не будем забывать, что и среди духовных лиц Ирана есть разные настроения. И они далеко не все сводятся к принципу «держать и не пущать». На сегодняшний день можно говорить о том, что самым мощным влиянием на политический процесс пользуются несколько групп влияния.

Поддержкой верховного лидера пользуется т.н. «коалиция трех», состоящая из мэра столичного города Багера Галибафа, экс-министра иностранных дел Али Акбара Велаяти (сыгравшего немалую роль в поиске компромисса во время гражданской войны 1992-1997 гг. в Таджикистане) и экс-заместителя председателя Меджлиса (парламента) республики Али Хаддада Аделя.

Напротив, бывший президент Ирана Рафсанджани (занимал этот пост в 1988-1997 гг.) рассматривается в Иране, как главный оппонент рахбара и единственный политик, способный бросить ему перчатку после президентской победы. Именно поэтому Совет стражей Конституции решил подстраховаться и поставить шлагбаум на пути Рафсанджани. 21 мая он был «отсеян» из числа потенциальных претендентов. Но даже несмотря на его неучастие в выборах, у Рафсанджани есть и определенный ресурс популярности, и бюрократическая поддержка. Близким ему считается экс-председатель Совета национальной безопасности Хассан Рухани, один из участников предстоящей избирательной гонки. Сегодня многие сторонники Рафсанджани склонны рассматривать два его президентских срока, как относительно успешный период в истории послереволюционного Ирана в плане социально-экономического развития. Но среди консервативной части духовенства его тезисы о необходимости поиска компромиссов с США вызывают отторжение. И, конечно же, не стоит сбрасывать со счетов и группы сторонников уходящего президента, хотя она и понесла серьезные потери в канун начала кампании. В борьбе за пост президента не примет участие глава администрации Махмуда Ахмадинежада Эсфандияр Рахим Машаи, которого первый публично поддерживал. Однако какие бы ни формировались публичные и закулисные коалиции, ясно одно: все игроки в иранской политике заинтересованы в сохранении за своей страной роли важной региональной державы.

И хотя Ближний Восток для Ирана – приоритет номер один, кавказское направление для него также важно. В особенности тогда, когда оно связано с ключевыми ближневосточными противоречиями (Вашингтон – Тегеран, Тегеран – Тель-Авив). В этом плане 8 лет президентства Ахмадинежада не стали открытием принципиально новых вех. Так, уходящий президент Ирана с началом своего первого срока фактически продолжил линию на «оттепель» в отношениях с Азербайджаном, начатую его предшественником Мохаммедом Хатами. Однако в прошлом году в двусторонних отношениях прошло несколько «грозовых эпизодов». Они стали возможны после того, как стало известно о наращивании двустороннего партнерства между Азербайджаном и Израилем (включая и военно-политический формат). В феврале 2012 года стало известно о договоренностях между Баку и Тель-Авивом о покупке азербайджанской стороной партии беспилотных летательных аппаратов, а также систем противовоздушной обороны на общую сумму в 1,6 миллиарда американских долларов. Поставкой этого вооружения займется известный израильский военно-промышленный концерн Israel Aerospace Industries. Между тем, серия шпионских скандалов и взаимных обвинений, прозвучавших в прошлом году, не привела к радикальному ухудшению двусторонних отношений. Сегодня их трудно назвать безоблачными. Баку и Тегеран продолжают разделять такие вопросы, как отношения с Израилем и США (иранцы боятся того, что азербайджанская территория может быть использована как плацдарм против них), статус Каспия и миссионерская (шире говоря, образовательная) деятельность шиитского духовенства на территории Азербайджана и поддержка Баку разных «объединительных проектов», касающихся этнических азербайджанцев диаспоры. В прошлом году депутаты Милли Меджлиса (парламента) Азербайджана даже ставили вопрос о возможном переименовании своей республики. Тезис о «разделенном народе» (между самой Азербайджанской Республикой и Ираном) популярен в историографии и политологии этой страны. Иногда его в политических целях оживляют, что вызывает в Тегеране жесткие реакции. Однако продвижение Баку в сторону Запада и Израиля ограничено многими препятствиями. И если в случае с Западом это проблемы демократизации и прав человека, то в случае с Еврейским государством – поддержка со стороны Баку Палестинской администрации и в перспективе государственности, сдержанность Турции и принадлежность страны к мусульманскому миру. Все это в совокупности делает сдержанным и Иран.

Вопреки утверждениям о строго идеологическом характере иранской внешней политики, Махмуд Ахмадинежад добился немалых успехов в строительстве конструктивных отношений с Грузией, имеющей репутацию самого последовательного сторонника сотрудничества с НАТО и ставящей в качестве стратегической задачи вхождение в альянс. Несмотря на это, в 2010 году Тбилиси и Тегеран договорились о либерализации визового режима, открытии консульства Исламской Республики в Батуми и возобновлении прямого авиационного сообщения между столицами двух государств. Попутно заметим, что Иран отказался признавать независимость Абхазии и Южной Осетии.

И лишь чисто внешне это выглядит парадоксом. Иран предпочитает сохранять статус-кво там, где это возможно. Несмотря на всю свою жесткую риторику и революционные фразы. Приход новых игроков на Кавказ видится в Тегеране как путь к дестабилизации. Отсюда и неприятие проникновения США и Израиля на Каспий, а также попыток «окружения Ирана» с севера. В то же самое время Тегеран опасается сепаратизма, поскольку имеет в своем составе 20–25 миллионов азербайджанцев.

Как следствие – неготовность признать независимость бывших автономий Грузинской ССР. И здесь же надо искать корни иранского «упрямства» относительно нагорно-карабахского процесса. Именно при Ахмадинежаде Иран четко и недвусмысленно заявил, что не будет поддерживать «обновленные Мадридские принципы». И хотя обещанную «альтернативу» проекту сопредседателей Минской группы ОБСЕ никто не видел, более или менее ясно: Тегеран не заинтересован в размещении миротворцев непосредственно у своих границ (Исламская Республика имеет общие границы не только с Арменией и Азербайджаном, но и с территориями, контролирующимися НКР).

Интернационализацию Южного Кавказа в Иране видят как угрозу региональной безопасности. Как и его предшественники, Ахмадинежад стремился сохранить серьезный уровень кооперации с Арменией, которую традиционно рассматривают в качестве противовеса усилению Турции (осознавая при этом стратегический характер российско-армянских отношений).

Преемник уходящего президента, как бы ни звучала его фамилия и к каким бы коалициям он ни принадлежал, скорее всего, на кавказском направлении сохранит это сочетание гибкости и революционной риторики. В этом плане у иранских политиков также есть определенный консенсус. Однако главный вопрос – это соотношение между первым и вторым. Нынешние выборы станут в первую очередь соревнованием акцентов. Трудно представить себе кандидатов, которые стали бы открыто критиковать «особый путь» Исламской Республики и, напротив, превозносить кооперацию с США. И в случае снижения градуса напряженности в отношениях Ирана с США и их партнерами есть возможность того, что Южный Кавказ не станет ареной, на которую будут перенесены имеющиеся сегодня ближневосточные противоречия и конфликты. Предыдущий опыт показал, что в Тегеране предпочитают без надобности не разогревать ситуацию на Кавказе. Конечно же, если не видят здесь продолжения ближневосточных сценариев. Следовательно, 14 июня главным внешнеполитическим итогом выборов станет определение соотношения между прагматикой и идеализмом на ближайшие четыре года.

Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон, обозреватель газеты «Ноев Ковчег»

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 9 человек

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты