Режиссер Роберт Стуруа: Мы остались живы в сложные времена, потому что работали
Роберт Стуруа — грузинский театральный режиссер и актер, народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР. Родился в семье грузинского художника Роберта Стуруа-старшего. С 1962 года работал в Тбилисском театре им. Шота
Руставели. В августе 2011 года был уволен с поста художественного руководителя Театра им. Руставели за «ксенофобские высказывания». На своем творческом вечере Стуруа резко отозвался о Михаиле Саакашвили, заявив, что во главе страны хотел бы видеть грузина, в то время как Саакашвили, по его словам, армянин. Стуруа уверял, что любит армян, но это не помешало обвинить его в ксенофобии. Как только в Москве стало известно о его отставке, режиссер получил приглашение в театр «Et Cetera», который и возглавляет до сих пор.
– Роберт Робертович, в этом году Вам исполняется 75 лет. Много событий и перемен вместили прошедшие годы. Давайте обратимся к началу: Вы родились в Тбилиси, в интернациональном городе с неповторимой атмосферой… Повлияло ли это смешение культур и народов на становление будущего режиссера с мировой известностью?
– Я действительно родился в городе, который представлял собой необыкновенный сплав армянской, грузинской, европейской – много немцев жили в городе – и русской культур… Все это очень здорово перемешалось и дало результат, который я называю тбилисской культурой. Все входили в особый круг людей, объединенные «итальянскими двориками» города. Мой отец был художником, он крепко дружил с Бажбеук-Меликовым, моя мама с училась вместе с Параджановым. Дом, где жила моя бабушка, был известен как дом Сейлановых, когда-то он принадлежал известному нефтепромышленнику, потом у него этот дом отняли и поделили на коммунальные квартиры. В этой коммуналке нашими соседями были армяне, евреи, русские – очень близкие нам люди, со многими из которых я продолжаю поддерживать связь. И в школе у меня был абсолютно интернациональный класс.
– Вы в русской школе учились или в грузинской?
– В русской. Меньше всего в ней училось грузин, в основном армяне, евреи, курды, езиды… Мой учитель был греком. И эта атмосфера открытости дала мне гораздо больше, чем если бы я родился в каком-то чисто грузинском городе. Я стал шире смотреть на вещи. И потом, я даже немного выучил армянский благодаря соседям. Мои друзья были армяне, соседи, жена дяди Майя была актрисой Театра имени Шаумяна. Тот город, его дух был мне очень дорог. И когда президент Гамсахурдиа объявил, что Грузия – для грузин, все тбилисцы возмутились, и я в том числе. Но, к моей радости, традицию добрососедства не удалось до конца изжить. Русских в Тбилиси сейчас стало меньше, но тбилисские армяне по-прежнему остаются патриотами города, как и все, кто в нем живет.
– А как Вы голосовали на последних президентских выборах в Грузии? Что произошло в Грузии со сменой власти – очередная революция?
– Я, к сожалению, не голосовал – не мог бросить репетиции. А так как у Грузии нет дипотношений с Россией и нет посольства, в Москве проголосовать было невозможно.
Но если бы был в Тбилиси, проголосовал бы за «Грузинскую мечту», за Маргвелашвили. Хотя последнюю смену власти не стал бы называть революцией… Просто народ не смог выдержать происходящего.
Вообще, в своих спектаклях я всегда что-то предсказываю, поэтому многие уже приписывают мне ясновидение. В 2004 году, как только Саакашвили пришел к власти, я поставил спектакль, который называется «Солдат, любовь, охранник и президент». Пьеса написана современным молодым драматургом Лашей Бугадзе, это сатира на бывшего президента. И актер, который играл его, очень похож на Саакашвили. После премьеры и композитор Гия Канчели, и мои художники пришли ко мне с упреками: мол, что ты хочешь от него, он же хорошо начал. Я отвечал: у меня предчувствие, что он хорошо начал, но плохо кончит. И этот спектакль позавчера играли в Телави. Его главный герой – солдат. От него жена ушла, как ангел, улетела на небо, – не смогла жить в таком страшном месте, как Грузия, и оставила ему сына. Он поступает к президенту в телохранители и убивает всех, кто, как ему кажется, причинил боль любимому вождю. Включая самого президента. Я позвонил в Телави после спектакля – и мне говорят: «Помнишь, как действие кончается? Все мертвы, включая правительство. Герой выходит со своим ребенком и говорит: «Георгий, сейчас мы покажем, как надо жить». И зал начал смеяться и аплодировать. В январе 2014 года этот спектакль будет идти в Москве, в Театре Маяковского. Но еще в 2003 году я каким-то чутьем почувствовал, каков он, этот Саакашвили.
– В 2011 году Вы вынуждены были покинуть Грузию, переехали в Москву, возглавили театр «Et Cetera». Но Вы настолько востребованный режиссер, что для Вас всегда бы нашлось место в других театрах, в том числе европейских. Что определило этот Ваш выбор?
– Да, когда здесь узнали, что я должен уйти из своего театра, мне позвонили из «Современника», даже из Малого позвонили, предлагали работать в Вахтанговском театре. Но я отказался, считал, что уже немолод, чтобы с нуля все начинать. Я всем благодарен, но выбрал театр Калягина, потому что мы с ним давно дружим, и потом, здесь зарплата была неплохая… Я кормлю всю семью, десять человек, никто не работает, мои сыновья не работают, трудно… Поэтому я выбрал Москву, из экономических соображений плюс дружба. Когда это объединяется, бывает хороший результат.
– Но сейчас Вы снова возглавляете Театр Руставели в Тбилиси, да?
– Да, я вернулся. Но знаете, пока меня не было, произошло что-то странное. За полтора года с лишним в театре что-то изменилось. Я вообще-то не хотел возвращаться. Думал: выгнало государство из театра насовсем, традиции я не нарушил – у нас всех художественных руководителей Театра Руставели выгоняли. А одного расстрелял Лаврентий Павлович Берия. Так что я еще спасся. Сейчас меня вернули, ну а дальше – посмотрим.
Иванишвили предложил мне маленький театр на 200 человек в помещении бывшей шелкопрядильной фабрики. Должен сказать, что этот театр очень хороший получился, неформальный. Там я к собственному юбилею поставил американскую пьесу про Марию Каллас, знаменитую певицу. Премьеру сыграли на мой день рождения, двести человек друзей пришли.
Это трагикомедия. О том, что есть люди, которые исчезнут, может быть, из нашей памяти, но они все равно оставят след для человечества. Там такой сюжет: Мария Каллас приходит в Нью-Йоркскую консерваторию и дает уроки студентам. Она уже не поет давно, ей осталось жить два-три года. Поэтому эта женщина уходит так, как будто умирает… Это еще не реальная смерть, но все студенты остаются благодарны этому необыкновенному гению.
– То есть Вы строите новый театр, с новыми актерами?
– Нет, актеров я собираюсь приглашать. На этот спектакль я пригласил актеров из нашего театра, из Руставели.
– С 21 по 26 января в Московском театре Маяковского состоятся гастроли Театра Руставели. Приедет сюда и Тбилисский армянский театр. Какие спектакли Вы привезете?
– Мы давно не были в Москве. И за прошедшие 10 лет поставили несколько спектаклей, которые, надеюсь, будут интересны здешней публике. Нам интересно знать, как оценят их москвичи, показать, что мы остались живы в сложные времена, что все-таки работали. Один из спектаклей – я о нем уже рассказал – «Солдат, любовь, охранник и президент». Второй – «Сезон охоты», по пьесе известного современного грузинского драматурга, прозаика и поэта Тамаза Чиладзе. Это фантасмагория о современной грузинской жизни, но на фоне мировых катаклизмов. И третий спектакль – «Мария Каллас», он будет сыгран на малой сцене. Так что цель в основном – показать, что происходило за это время, что мы не могли приезжать в Россию.
– Значит, будем стремиться к восстановлению культурных связей?
– Да. Эти гастроли должны были состояться в прошлом году, но богатые грузины не дали обещанных денег, и гастроли не состоялись. И нам очень приятно, что благодаря армянам мы все-таки сможем приехать сюда. Я глубоко тронут этим в душе. Тем более что все-таки родственно связан с армянским театром, моя тетя там играла, многие спектакли я смотрел. Им, конечно, сложно было последние 20 лет, пришлось буквально выживать. Удалось – благодаря грузинам и армянам, которые помогали этому театру, и его директору, замечательному армяно-грузинскому поэту Гиви Шахназари. Я с ним дружил, так что всегда был в курсе событий в этом театре.
– А Вы не хотите сами поставить пьесу в армянском театре?
– Когда-то давно мои друзья-режиссеры Вардан Аджемян и Грачья Капланян предлагали мне это. Вардан Мкртичевич звал в Театр Сундукяна, а Грачья Капланян – к себе в драматический. И тбилисский Шаумяновский, сейчас Театр имени Адамяна, предлагал. Но как-то не получалось из-за занятости.
Я бы поставил пьесу о Тбилиси, у армян есть замечательные, да и «Хануму» можно было бы возобновить. «Хануму» когда-то в грузинском театре впервые поставили, с моей легкой руки и с музыкой Гии Канчели она разошлась по всему Советскому Союзу. Но «Хануму» я уже не поставлю, я завершил свои отношения с этой пьесой
Я дружу с председателем Союза театральных деятелей Армении Акопом Казанджяном и с его отцом. Они мне 70-летний юбилей справили в Оперном театре в Ереване, а грузины не справили, так как я был в опале у Саакашвили. Так что я очень благодарен им.
– На этой ноте вернемся к разговору о политике, который мы оборвали. На Западе Саакашвили высоко ценили, называли оплотом демократии на территории бывшего Советского Союза и ставили всем в пример. А Вы утверждаете, что он нанес вред Грузии и грузинскому народу.
– Для меня это современный Сталин. Вред его политика нанесла непоправимый. Но Саакашвили очень умело мимикрировал, выдавал себя за демократа. В то, что у его режима есть темная сторона, никто не верил. Ну как, например, при Сталине не верили, что существует ГУЛАГ.
Хотя, я думаю, американцы знали обо всем, что у нас творилось, не могли не знать. Но не могли признаться, что они обманулись, что поверили в миф. Правительство Саакашвили очень много денег тратило на пиар. Около 100 млн долларов ушло на подкуп мелких чиновников в Евросоюзе, чтобы на Западе о нем хорошо отзывались. На журналистов российских. Даже сейчас, когда он ушел, многие журналисты пишут, что Грузия вновь вернулась в лоно Советского Союза. Я думаю, Запад сегодня, как ни печально, или обманывается, попавшись на очень умелую хитрость кавказцев, или прячется от правды, не хочет ее видеть. Такой антиамериканской атмосферы, как сейчас в Грузии, никогда не было.
– А Вы надеетесь на какие-то перемены с приходом Маргвелашвили?
– Не надеюсь. Я стал пессимистом. Во-первых, я не знаю, каковы будут его возможности. Говорят, президент не будет иметь прежних полномочий, их урежут.
Но я очень хорошо знаю семью нового президента. Это потрясающая семья. Маргвелашвили лично не знаю, но он производит впечатление нормального, образованного человека. Беда том, что, когда люди садятся в кресло президента, они меняются очень сильно. Я не знаю, как президент поменяется, и поменяется ли…
Мне даже кажется, что там какой-то вирус в президентском дворце, он заражает людей, и их уже не узнать. Дай Бог, чтобы такого не случилось на этот раз. Вот что я написал в фейсбуке: «Может быть, мы спасемся. Нас уничтожили, сровняли с землей, опорочили имя грузина, уничтожили душу. Мы уже перестали любить жизнь, пол-Грузии впервые в истории Грузии оставило родину. Пол-Грузии. Безнадежность, бедность, безграмотность, безнравственность – вот что принесли эти страны-нелюди злосчастной Грузии. Спасемся, спасемся, как спасались раньше, какой-то необъяснимой, непонятной, наверное, Богом данной любовью к жизни. Гены честности вновь восстанут. Но главное – не забыть о здравом смысле. Чтобы мы, одурманенные нашим идеализмом и фанатизмом, не потеряли бы свой путь. Мы не африканское дикое племя, которому необходимы вожди или же харизматичные лгуны, нам нужен человек – свободный, бесшабашный, смелый, человеколюбивый и просвещенный. И счастливый. Наверное, спасемся».
– Что Вы цените в человеке более всего? И, наоборот, что презираете?
– Ценю гуманность, умение понять человека, помочь ему и служить своему делу бескорыстно. Для меня это очень важные моменты. Я этого не чувствовал, но сейчас, когда мне уже 75 лет, невольно приходится.
Презираю трусость. Продажность. Предательство. Но, к сожалению, прощаю.
– Часто встречались с этим в жизни?
– Вы знаете, я обитаю в театральном мире, где на бытовом уровне этого много. Но это предательства не роковые… Ну и режиссер для актера тоже иногда является предателем. Когда я распределяю роли, естественно, кто-то не попадает в состав. Тот, кому не досталась роль, считает, что я его предал. Иногда друзья совершают поступки, которые, мягко говоря, необъяснимы… Но я простил их. Иначе я бы не разговаривал с половиной моих друзей. Так что, как говорит Евангелие, в своем глазу ты бревна не видишь, а в чужом замечаешь соринку. Надо прощать.
– Вы цитируете Евангелие… Вы – человек верующий, ходите в церковь или Ваша вера проявляется иначе?
– Я люблю Христа. Как личность. Наш театр к его условному юбилею, двухтысячелетию Рождества, поставил спектакль. Мы взяли «Двенадцатую ночь» Шекспира, совсем не юбилейную пьесу, но написанную к окончанию рождественских дней. Я ввел в первую часть рождение Христа, как будто на дворе у герцога Орсини, как до сих пор это делают в Италии, устраивают живой вертеп к Рождеству. На столе у меня лежит Библия, я ее перечитываю. Но в церковь не хожу. Несколько раз у меня были встречи со священнослужителями, которые были недостойны сана.
– Был ли в Вашей жизни человек, которому Вы подражали? Кто был для Вас авторитетом?
– Я думаю, отец. Он был типичным представителем тбилисской богемы. Красавец, художник, женщин очень любил, пил, по-своему верил в Бога. Я хочу устроить его выставку, он одинаково замечательно рисовал и церкви, и очень красивых женщин. Я хочу показать обе его ипостаси. Отец был очень неплохим художником, но жил в такое время, когда приходилось рисовать совсем в другом стиле.
Когда мне было лет четырнадцать, мы с ним поскандалили. Я упрекал его за официоз: мол, что ты рисуешь, как тебе не стыдно? И тогда он достал свои студенческие работы. Я был потрясен тем, какой у него был талант и как его накрыл соцреализм. Потом он сумел избавиться от налета этого соцреализма, но ведь мог бы стать еще лучшим художником. И я всегда хотел быть похожим на него. Кстати, его ближайший друг армянин Жора Халатов учился вместе с ним в академии. Потрясающая личность, очень хорошо рисовал… Стал дизайнером, зеркальный зал во дворце пионеров, бывшем дворце наместника, реставрировал сам. Был среди отцовских друзей в театре Ваня Меликсетов, князь из Карабаха. Когда я пришел в театр, он еще работал, рисовал декорации. Его мастерская называлась «зал Меликсетова». Когда он умер, этот зал мы превратили в театральный. И все-таки до сих пор его называют «залом Меликсетова».
– Что бы Вы пожелали читателям нашей газеты?
– Я знаю, «Ноев Ковчег» читают и в Москве, и в Ереване, и в Тбилиси. Я пожелал бы, чтобы у наших народов правители были более человечными. И более профессиональными.
Беседу вел Григорий Анисонян
Оставьте свои комментарии