Пушкин и армяне

Армяне – народ Книги, т.е. Библии, и все образованные (и не только) люди представляют себе за строками о потопе, Ное, Арарате – Армению. Более эрудированные вспомнят, что и библейский рай скорее всего находился в Армении.

В трудах русских историков Василия Татищева и особенно старшего товарища и друга Пушкина Николая Карамзина, в его «Истории государства Российского» были собраны сведения об армянах и Армении, начиная с самых ранних русских летописей. Они до сих пор представляют научный интерес. Когда увидели свет первые 8 из 12 томов «Истории», Пушкин писал, что, будучи больным, читал их «в постели, с жадностью и вниманием».

В 1789-1790 годах Николай Карамзин совершил свое известное путешествие по Европе и написал об этом замечательную книгу «Письма русского путешественника». Вот что он писал из Парижа: «В церкви целестинов… много картин и памятников; между прочими – монумент Леона, царя армянского, который, будучи выгнан из земли своей турками, умер в Париже в 1393 году. Фруассар, современный историк, говорит о нем следующее: «Лишенный трона, сохранил он царские добродетели и еще прибавил к ним новую: великодушное терпение; с благодетелем своим Карлом VI обходился как с другом, не забывая собственного царского сана, а смерть Леонова была достойна жизни его».

Там же он отмечает, между прочим: «…в 1699 г. … Некто Паскаль, армянин, вздумал завести кофейный дом; новость полюбилась, и Паскаль собрал довольно денег».

В лицейские годы Пушкина в Царском Селе стоял лейб-гвардии гусарский полк, в котором служили князь Давыд Абамелек, герой войны 1812 г., чей портрет до сих пор висит в Военной галерее Зимнего дворца, и его сыновья. С молодых лет Пушкин поддерживал с ними дружеские отношения, был своим человеком в их доме. Он посвятил прелестные, всем известные стихи дочери Абамелека красавице Анне Давыдовне, которую знал с младенчества.

<В альбом кнж. А. Д. Абамелек>

Когда-то (помню с умиленьем)
Я смел вас нянчить
с восхищеньем,
Вы были дивное дитя.
Вы расцвели с благоговеньем,
Вам ныне поклоняюсь я.
За вами сердцем и глазами
С невольным трепетом ношусь
И вашей славою и вами,
Как нянька старая, горжусь.

Во время своей южной ссылки в Кишиневе Пушкин подружился с местным чиновником Артемом Худобашевым. По свидетельству генерал-майора, историка И.П. Липранди, близко знавшего поэта, этот наш соотечественник входил в число трех наиболее близких Пушкину людей.

Упомянем также о знакомстве Пушкина и Айвазовского.

Пушкин побывал на театре военных действий, на русско-турецкой войне, даже принял символическое в ней участие, детально описав свое путешествие по Кавказу. Очень дружелюбно описывал армян. Иногда и мелочи в его тексте бывают очень красноречивы. В своем «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 г.» он пишет не «Эрзерум», на турецкий лад, а «Арзрум», как говорили армяне и греки.

А теперь перейдем к малоизвестному, но чрезвычайно часто цитируемому произведению поэта. Замечу, очень немногие знают из этой поэмы хотя бы строфой больше, чем строки: «Ты трус, ты раб, ты армянин!». Речь идет о неоконченной поэме Пушкина под редакторским названием «Тазит». Пушкин писал ее по возвращении из своего знаменитого путешествия в действующую армию, в Арзрум, в 1829-1830 гг. Он дважды брался за эту работу, но так ее и не закончил и не дал ей названия.

После смерти Пушкина друзья, разбирая его архив, нашли эту безымянную и незавершенную поэму. Прочтя имя одного из двух главных героев поэмы – старого горца, его именем и назвали поэму – «Галуб». Лишь в тридцатые годы прошлого века замечательный пушкиновед Сергей Михайлович Бонди доказал, что друзья неправильно прочли рукопись Пушкина. Его персонажа зовут «Гасуб», а не «Галуб». Но главным героем Пушкина является другой молодой горец, и поэму окончательно назвали его именем – «Тазит».

Сюжет поэмы таков. У старого горца Гасуба в доме горе – убит старший сын. На похороны приезжает из другого аула его друг, которому он в свое время по горской традиции отдал своего младшего сына Тазита на воспитание. У отца при виде сына возникает и постепенно растет неприятие – Тазит ведет себя не совсем так, как рассчитывал отец, живущий по жестоким правилам адата.

Тазит некоторое время отсутствует дома, он бродит по окрестным горам. По возвращении домой у них с отцом происходит следующий диалог:

Отец:

Где был ты, сын?

Сын:

В ущелье скал,
Где прорван каменистый берег,
И путь открыт на Дариял.

Отец:

А не видал ли ты грузин
Иль русских?

Сын:

Видел я, с товаром
Тифлисский ехал армянин.

Отец:

Он был со стражей?

Сын:

Нет, один.

Отец:

Зачем нечаянным ударом
Не вздумал ты сразить его
И не прыгнул к нему с утеса?

Потупил очи сын черкеса,
Не отвечая ничего.

Еще один диалог происходит после второй отлучки сына:

Отец:

Где был?

Сын:

За белою горой.

Отец:

Кого ты встретил?

Сын:

На кургане
От нас бежавшего раба.

Отец:

О милосердная судьба!
Где ж он? Ужели на аркане
Ты беглеца не притащил?

Тазит опять главу склонил.
Гасуб нахмурился в молчанье,
Но скрыл свое негодованье…

И вот финальный диалог:
Приходит он домой.

Отец, его увидя, вопрошает:
«Где был ты?»

Сын:

Около станиц Кубани,
близ лесных границ.

Отец:

Кого ты видел?

Сын:

Супостата.

Отец:

Кого? Кого?

Сын:

Убийцу брата.

Отец:

Убийцу сына моего!..
Приди!.. Где голова его?
Тазит!.. Мне череп этот нужен.
Дай нагляжусь!

Сын:

Убийца был
Один, изранен, безоружен...

Отец:

Ты долга крови не забыл!..
Врага ты навзничь опрокинул,
Не правда ли? Ты шашку вынул,
Ты в горло сталь ему воткнул
И трижды тихо повернул,
Упился ты его стенаньем,
Его змеиным издыханьем...
Где ж голова?.. подай... нет сил...

Но сын молчит, потупя очи.
И стал Гасуб чернее ночи
И сыну грозно возопил:
«Поди ты прочь, ты мне не сын,
Ты не чеченец, ты старуха,
Ты трус, ты раб, ты армянин!

Изгнанный отцом Тазит влюбляется в девушку и идет свататься. Отец девушки ему отказывает. На этом кончается основной текст поэмы. Она должна была иметь продолжение и финал согласно черновому плану Пушкина. В черновиках Пушкина сохранились два плана этой поэмы. Приведем второй. Вот он:

1. Похороны. 2. Черкес-христианин (это, конечно, Тазит. – Э.Д.). 3. Купец. 4. Раб. 5. Убийца. 6. Изгнание. 7. Любовь. 8. Сватовство. 9. Отказ. 10. Миссионер. 11. Война. 12. Сражение. 13. Смерть. 14. Эпилог.

Таким образом, поэма прерывается на пункте 8. Конечно, читатели догадываются, что мы не можем пройти мимо проклятия отца сыну. Подберемся к нему постепенно.

Бонди пишет: «Естественно, возникает вопрос: выдумал ли Пушкин сам имя «Гасуб», или оно существует на Кавказе, а также существует ли имя «Галуб»? Дело в том, что и у Лермонтова встречается это имя в сти­хотворении «Валерик» («Галуб прервал мое молчание»), что может быть и передачей подлинного кавказского имени, и просто лите­ратурным влиянием «пушкинского» Галуба».

Другой исследователь поэмы, Е.А. Тодес, также останавливается на этимологии имен героев: согласно ему, «Гасуб» значит «хищник, разбойник, грабитель», «Тазит» образовано от слова со значением «новый, свежий, молодой».

Но оба исследователя, в отличие от большинства моих соотечественников, не имеют никаких представлений о турецком языке. По-турецки «Гасуб», «Хасуп», «Хасиб», добавим «Касаб» (Касап) означают «мясник». Мало того, в турецко-русском словаре «Гасуб» (по-турецки kasap) имеет еще одно малоприятное значение – «палач». Так что даже из имен двух главных героев было видно, что они разведены поэтом по разным полюсам. Имя «Гасуб» – мясник и палач – выбрано Пушкиным не случайно, а имя «Тазит» (от турецкого taze – новый, свежий) – это выдумка поэта, придуманное имя, отвечающее первоначальной идеологической установке автора. Меня удивляют знания Пушкина. Он должен был все это выяснить, узнавать у знатоков турецкого языка или у кавказских горцев.

Таким образом, становится очевидным, что поэма «Тазит» не просто художественное произведение. Она должна была служить иллюстрацией мировоззренческих установок Пушкина.

В своем «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года» Пушкин писал: «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу далее углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги… Они редко нападают в равном числе на казаков, никогда на пехоту и бегут, завидя пушку. Зато никогда не пропустят случая напасть на слабый отряд или на беззащитного. Здешняя сторона полна молвой о их злодействах. Почти нет никакого способа их усмирить, пока их не обезоружат, как обезоружили крымских татар, что чрезвычайно трудно исполнить, по причине господствующих между ними наследственных распрей и мщения крови. Кинжал и шашка суть члены их тела, и младенец начинает владеть ими прежде, нежели лепетать. У них убийство – простое телодвижение. Пленников они сохраняют в надежде на выкуп, но обходятся с ними с ужасным бесчеловечием, заставляют работать сверх сил, кормят сырым тестом, бьют, когда вздумается, и приставляют к ним для стражи своих мальчишек, которые за одно слово вправе их изрубить своими детскими шашками. Недавно поймали мирного черкеса, выстрелившего в солдата. Он оправдывался тем, что ружье его слишком долго было заряжено. Что делать с таковым народом? …Есть средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедание Евангелия... Кавказ ожидает христианских миссионеров».

К этому надо добавить, что в то время уже начались первые акции христианских миссионеров на Кавказе. Полемизируя с современниками, Пушкин утверждал: «История древняя кончилась богочеловеком, го­ворит г-н Полевой. Справедливо. Величайший духовный и по­литический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. История древняя есть история Египта, Персии, Греции, Рима. История новейшая есть история христианства. Горе стране, находя­щейся вне европейской системы!».

В идеологической концепции поэмы жестоким традициям адата, старому разбойнику противопоставлены, во-первых, сын Гасуба Тазит, фактически носитель христианских добродетелей, и купец-армянин, представитель древнего христианского народа, для которого милосердие – одна из главных христианских ценностей. Кстати, в черновике у него был купец-грузин, а в последнем варианте – купец-армянин. Теоретически Пушкин мог вложить в уста своего отрицательного героя слово «славянин», «грузин» (христианские народы), но его выбор пал на армян. И я глубоко убежден, что это диктовалось не только ритмикой стиха.

В армянском интернете бытует непонятно откуда взявшееся утверждение, что, мол, у Пушкина в оригинале было написано «христианин», а друзья Пушкина при подготовке рукописи поменяли его на «армянин». Ни в одной из доступных мне научных публикаций на тему поэмы ничего подобного я не нашел.

Повествование в поэме, как и в подавляющем большинстве произведений мировой литературы, построено на контрасте добра и зла, положительных и отрицательных героев. И все читатели, нормальные, грамотные, культурные, понимают, что отрицательный герой имеет право высказать свои отрицательные мысли. Автор и читатель ему это разрешают.

А что мы сейчас имеем? Интернет буквально забит высказываниями задыхающихся от ненависти и омерзительной радости существ, которым по их скудоумию и непорядочности кажется, что Пушкин – из их нечистоплотной братии и им подсунул лакомый кусочек. Незнание не грех, но упорствовать в незнании – это невежество, а невежество и непорядочность – братья.

И конечно, дело вовсе не в том, что подавляющее большинство изрыгающих ненависть к армянам существ вовсе не читали поэму «Тазит». Я убежден, что и многие прочитавшие ее на берегу Каспия, правильно понимая поэму, все равно будут с радостью «злоупотреблять» вырванной из прекрасного контекста фразой.

Таков удел людей в стране бескультурья.

А бескультурье – один из признаков нацизма, фашизма. Фашизм и культура несовместимы.

Мы знаем, как культура была изгнана из нацистской Германии, вместо нее осталась кровоточащая рана. То же самое можно сказать о султанате Алиевых. Культура покинула страну в Восточном Закавказье вместе с армянами, русскими, евреями и другими народами.

Сегодня в интернете нет службы ассенизации, никто систематически и регулярно не очищает его от грязи, безнравственности, ненависти, расизма, нацизма и т.д. Посему врать, сквернословить там никому не возбраняется.

А теперь от темы глупости, незнания, невежества, ненависти вернемся опять к Пушкину.

Большинство моих соотечественников обстоятельно обсуждали и обсуждают в интернете, на страницах печатных СМИ поэму «Тазит», прежде всего желая дать отпор грязной антиармянской пропаганде. А на самом деле «Тазит» ставит более глубокий и важный вопрос, так и не решенный Россией за время, прошедшее после Пушкина.

Он формулируется так: проблема интеграции горцев в российское общество все еще не решена. Глядя на обострившиеся межнациональные отношения в России, понимаешь, что после нескольких десятилетий усмиряющей «дружбы народов» надо начинать работу с самого начала.

И как сейчас нет конкретного выхода из межнациональной распри, так и тогда его не было. Ни тогдашние христианские миссионеры, ни нынешняя попытка «гармонизации межнациональных отношений» мира Кавказу не принесли.

Пушкин, по-видимому, очень быстро понял нежизнеспособность своих радужных представлений о Кавказе и поэтому не дописал поэму.

И следовательно, «Тазит» – это не точка, а многоточие…

Эмануил Долбакян