Выбор за народом! Если элита не против
Интервью
Просмотров: 3285
В будущем году Армении предстоит избрать президента. На фоне разгромной победы Республиканской партии Армении на парламентских выборах практически не вызывает сомнения победа представителя партии власти на предстоящих выборах. Некоторых это обстоятельство вдохновляет, другие воспринимают его с разочарованием. Наш собеседник – Агарон Адибекян, социолог, умеющий правильно предсказать результаты голосования. Как он говорит – на основании соцопросов, как утверждает проигравшая оппозиция – на основе сговора с властью. Та заказывает цифирь, Адибекян ее озвучивает. Дальше, в соответствии с озвученной цифирью, избирательные урны наполняются бюллетенями. Однако странным образом власть очень серьезно относится к выборам и ко всему, что с ними связано. Если же в нашем обществе все можно было бы решить простыми фальсификациями, то в этом не было бы никакой нужды.
– Г-н Адибекян, Вам не кажется, что с общинами у нас сложилась удручающая картина? 700 общин из 915 возглавляют республиканцы, и понятно, что для них обеспечение победы республиканцев на всех уровнях является требованием партийной дисциплины. Все бы ничего, но опыт политического монополизма печален, и за примерами недалеко ходить, прошло всего лишь 20 с небольшим лет, как рухнул СССР, безальтернативно возглавляемый коммунистами.
– Прежде всего, о главах общин, которых вы называете республиканцами. Большая их часть – это люди с опытом работы в местном самоуправлении, находящиеся на той или иной ступени партийной карьеры, которых правящая партия поддержала на выборах в главы общин. Вторая категория руководителей от РПА – это местные авторитеты с финансовыми возможностями, которым делается предложение вступить в партию власти. Поскольку имидж новобранца не должен нанести ущерба имиджу партии, то делается это предложение далеко не всем. Из этой категории руководителей примерно 70 человек не захотели вступить в РПА, но при этом воспользовались ее помощью – эта форма сотрудничества также имеет право на жизнь. Кроме того, РПА там, где не имеет своих достойных кандидатов, поддерживает других, как это было, например, в Гюмри, когда РПА не поддержала бывшего мэра-республиканца.
Разнообразие и демократизм подходов сказываются на совершенствовании избирательной машины, и можно сказать точно, что на последних парламентских выборах всякий голос избирателя был подсчитан. В общинах, возглавляемых республиканцами, РПА в коалиции с партией «Страна законности» набрала всего около 55% голосов, что говорит о свободе выбора внутри общин. Сама РПА по стране набрала всего 44% голосов. В общем, по республике, имея почти 80% общин, возглавляемых республиканцами, РПА в коалиции с СЗ на парламентских выборах в пропорциональной их части победила всего одним процентом голосов. На мажоритарном уровне победа республиканцев оказалась более явной – республиканцы взяли 27 мест из 41-го. Объясняется это тем, что если по пропорциональной системе люди выбирают ту или иную партию по тем или иным соображениям, то по мажоритарной системе выбирают человека, способного решать конкретные запросы избирателей. Понятно, что таких людей во власти больше, чем вне ее, учитывая сложившуюся у нас авторитарную систему управления, отсюда и 27 мест против 14.
Кроме того, РПА демонстрирует и самое серьезное среди всех партий отношение к выборам. Во время выборов работают 1400 штабов РПА, а 400 штабов работают и между выборами, занимаясь местными проблемами. Другие партии этими возможностями либо не обладают, либо пренебрегают штабной работой. В итоге власть способна клонировать себя практически на всех уровнях.
– Однако произошло это клонирование на фоне падения экономики в результате глобального кризиса, причем, можно сказать, рекордного – никто не заставлял нас стать вторыми в СНГ по падению ВВП. И это на фоне заверений, что кризис нас минует. Потом – долги, тушение пожара деньгами, и на фоне всего этого негатива правящая Республиканская партия не только не утрачивает позиций в парламенте, но и усиливает монопольные позиции, захватив парламентское большинство с большим, нежели раньше, перевесом. То ли результаты выборов не зависят от результатов управления, то ли у нашего электората специфический вкус.
– Безусловно, падение ВВП на 14,5% – негативный показатель. Но снижение ВВП не оказало влияния на уровень и объем социальных программ. Да, государственный долг возрос, но главное, что в долг для решения наших проблем нам дали. Т.е. доверяют. И доверяют не только государству, но и личности. Премьер Саркисян, достаточно известный финансист, пользуется доверием, и если бы нам не дали в долг – потери от кризиса были бы более значительны. Долги же берут во времена худые и возвращают во времена тучные, главное – не переступить опасную черту. Кроме того, диверсификация экономики – безусловная заслуга нынешнего тандема президента и премьера. Раньше, как вы помните, экономический рост обеспечивал строительный сектор, что является временным явлением. Именно эти соображения и позволили провластному электорату не изменить своим симпатиям правящей партии.
– Вы думаете, что провластный избиратель так глубоко анализирует ситуацию, сопоставляет цифирь и делает экономические прогнозы относительно смены худых времен тучными?
– Если мы говорим обо всей электоральной массе, то, конечно же, нет. На стороне власти находится как приспособившаяся к существующим условиям часть электората с присущим ей консерватизмом, так и те, кто не видит реальной альтернативы существующей власти, которая сделает жизнь безопаснее и лучше. И, как бы ни хотелось оппозиции верить в глобальную подтасовку выборов, они достаточно точно отражают реальную картину электоральных предпочтений.
– И тут возникает очень серьезный вопрос. Возможен ли при сложившейся системе власти и выборов бескровный приход к власти иной, кроме РПА, силы?
– 1996 год показал, что это возможно. При неверных внешнеполитических ориентирах, при пренебрежении мнением электората и силовом давлении на избирателей, репрессиях политических оппонентов, на фоне массовой миграции и застоя в экономике никакая власть, пытающаяся выглядеть демократической, не может удержаться – ее обязательно сменят. Но смена здесь произошла внутри самой политической верхушки. К власти не пришли дашнакцаканы, рамкавары, либерал-демократы, националисты, коммунисты или кто-либо еще. Как вы помните, победу на президентских выборах тогда одержал один из своих – Вазген Манукян, но его заставили признать свое поражение. Тогда даже дополнительный вброс бюллетеней в ночь подсчета голосов не дал победы Левону Тер-Петросяну, и тогда силовые министры поставили Вазгену Манукяну ультиматум – либо его поражение, либо гражданская война. И это несмотря на то, что у Левона Тер-Петросяна не было четких ориентиров ни во внешней политике, ни во внутренней. Основным тезисом тогда было разрушить коммунистическую модель, хотя давно было пора не ломать, а строить. Левон Тер-Петросян набрал на первых выборах 82% голосов, но он растерял весь этот кредит доверия за один срок и не смог среди других важнейших для переходного периода задач решить наиболее судьбоносную, а именно – содействовать формированию института преемственности власти – основу политической стабильности и экономического развития любого общества.
– И так можно дойти до убогого и в то же время крайне рискованного однообразия, когда власть все время воспроизводит сама себя посредством института преемственности, несмотря на результаты выборов и управления. Чем больше однообразия – тем выше вероятность развала. Проходили…
– Безусловно, если власть все время воспроизводит себя, начинается стагнация. Воспроизводство власти оправданно для переходных периодов, когда лидер нации символизирует будущее, ради которого мы терпим определенные лишения для их компенсации в будущем. Но когда приходит это завтра, лидер начинает играть отрицательную роль. Примеры тому – Пиночет в Чили, Франко в Испании, Перон в Аргентине. Они, утомив свои народы авторитарным правлением, оставили после себя сформированную демократическую систему.
О важности механизмов наследования власти внучку Иосипа Броз Тито в свое время предупреждал Андраник Мигранян, чему я был свидетелем. Тогда, согласно воле Тито, президенты союзных республик становились поочередно президентами всей Югославии. Но каждый из них, будучи президентом, тянул одеяло на свою республику, и президентская власть стала не центром притяжения, а фактором недовольства. Мигранян предупредил внучку: «Передай деду, если не заменить этот механизм более надежным, Югославия распадется, как карточный домик». Так оно и случилось.
– Что такое надежный механизм наследования власти? Все легальные способы наследования, типа монархии и султаната, давно себя изжили. Что вы имеете в виду под наследованием? И кто будет ее наследовать? Именно институт наследования в свое время породил массу отравлений и убийств конкурентов в борьбе за престол.
– Под наследованием имеется в виду преемственность власти, способная обеспечить последовательное решение национальных задач, независимо от того, какая политическая сила придет к власти. То, что сделали Пиночет и Франко посредством авторитарного правления. Для нас это крайне актуально по той причине, что мы живем в нелегкое время, 21-й век сулит нам демографическую катастрофу, у нас молодая демократия и еще нет равных по силе конкурирующих политических сил, способных реально оспаривать власть, поэтому у нас, как и на всем постсоветском пространстве, власть воспроизводится внутри самой себя. Вазген Манукян в свое время это доказал. Победив на выборах, он не смог воспользоваться плодами своей победы, потому что он не был признан победителем внутри самой власти. Конкуренцию на выборах может породить только властная элита, разделившись на группировки, которые будут оспаривать между собой пальму первенства. Те же, кто в стороне от власти, могут либо оставаться наблюдателями, либо делать бесплодные попытки овладеть ею. Даже в Грузии победу одержала не их «традиционная оппозиция», а пришлый мессия в лице миллиардера Иванишвили.
– Вы уверены, что можно проделывать все эти манипуляции, оставаясь внутри демократической модели, пусть даже переходного периода?
– Сегодня – да. Наследник власти, при согласии элиты, вполне может честно победить на выборах, пользуясь влиятельной поддержкой властной элиты либо правящей партии. Либо и той и другой вместе. Не зря в свое время покойный премьер Андраник Маргарян уделял так много внимания организации выборов. Кстати, идея работающих в режиме нон-стоп 400 избирательных штабов в более или менее крупных или проблемных населенных пунктах принадлежит ему. И на сегодня власть владеет широким арсеналом демократических технологий по обеспечению нужных результатов на выборах.
– Можно ли сказать, что дело Царукяна, пытающегося прийти к власти во главе своей партии, не будучи ставленником нынешней власти или большинства властной элиты, обречено на неудачу?
– Пока – да. Немного деталей. Впервые в нашей политической истории появляется серьезная сила – «Процветающая Армения», которая позиционирует себя как центристская, т.е. пытающаяся собрать голоса и на властном, и на оппозиционном электоральных полях. Причем сила эта имеет властное происхождение – она родом из коалиции с РПА. Электоральный анализ показывает, что ППА на парламентских выборах собрала 20% голосов властного электората и только 10% – оппозиционного. Отсюда вопрос – куда им идти? Провластный электорат разделен между РПА, СЗ и ППА, и для достижения перевеса над РПА ППА необходимо, как кажется, увеличить сегмент оппозиционного электората. И потому противник ППА – это не партия власти, которая делится с ней голосами, а кандидаты от оппозиционных партий, которые отбирают у нее голоса. У нас традиционно оппозиционный электорат – это 40% активных избирателей, а провластный – 60%. Поэтому сегодня те, кто опирается на протестный электорат, обречены на поражение. Это касается и ППА, уход в оппозицию означает для ППА опору на меньшинство в условиях жесткой конкуренции с теми, кто уже давно имеет признанный статус оппозиционера. Поэтому ППА следует и дальше балансировать в центре, надеясь привлечь голоса из всех сегментов электората.
– И быть вечно второй?
– Пока – да. Активного электората, тех, кто идет на выборы, у нас 65% от общей массы избирателей. Среди них много госслужащих, военных, имеющих работу или бизнес. Из этих 65% активных избирателей 35 – это консервативный электорат, он против всяких изменений. Т.е. консерваторы составляют большинство активного электората. Что будет, если пассивные 35% возьмут и придут на выборы? Так не бывает, их привлечь к выборам практически невозможно. Это больные, инвалиды, старики, это занятые в торговле, которые не могут рискнуть оставить прилавок без надзора ради политического самовыражения. Наконец, это эскаписты, которые, независимо от социального статуса, испытывают аллергию к политической жизни и не связывают с ней никаких надежд. Молодежь, маргиналы и очень богатые тоже очень плохо участвуют в выборах – им хватает своих забот, и они считают, что тот или иной выбор не может повлиять на их жизнь. Так что сегодня победе республиканца практически нет альтернативы. Победа иных кандидатов может быть рассмотрена в сугубо теоретическом ключе. Раффи Ованнисян, представляющий «Наследие», и экс-президент Левон Тер-Петросян могут набрать не более 14 – 15% голосов протестного электората. Это несерьезно и слишком мало для победы. Самый серьезный конкурент – это, конечно же, Гагик Царукян. По стартовым данным, максимум, чего он может пока достигнуть – это двух туров голосования. Сохраняется вероятность того, что Серж Саргсян может не пройти в первом туре, но во втором его шансы будут гораздо предпочтительнее, чем шанс главного конкурента. Это сегодня, но предвыборная борьба может изменить ситуацию.
– Получается, мы приговорены к власти республиканцев. И как надолго?
– Чтобы изменить ситуацию, нужны обстоятельства 1996 года, которых нет. Может сработать усталость от президента, которой тоже нет – окружение нынешнего президента и элита от него пока не устали. В отличие, кстати, от второго президента Роберта Кочаряна, от которого устало его окружение, и потому возврат его во власть проблематичен. В любом случае вопрос выбора решается элитой, а не народом. И она же поддержит именно того, у кого высокие шансы пройти выборный марафон.
Есть, правда, опять-таки теоретическая возможность раскола властной элиты. Вплоть до повторения ситуации в США, когда в 1820 г. единая партия власти раскололась на демократическую и республиканскую и у США появился механизм поочередного управления страной. Если наша элита сумеет культурно разделиться, то мы сумеем воспроизвести у себя политическую систему США. Что-то близкое к тому произошло, ППА и РПА были единой коалиционной силой и сейчас разошлись, но не разделили при этом электорат. Из 30% полученных ППА голосов всего лишь 20% – это голоса провластного электората. Если бы в силу договоренностей или развития политического процесса ППА ушла из коалиции такой же мощной, как и РПА, то мы бы получили демократию по-американски.
– Вы видите у нас перспективу формирования конкурентных партий?
– Реально – нет. У меня складывается впечатление, что наши партии не осознают тех задач, которые им нужно решать. Они борются за власть, потом, потерпев поражение, обвиняют социологов, которые предвидели их поражение, в ангажированности. Программы – сырые, кадрового потенциала нет, альтернативы внутри партий сегодняшнему лидеру тоже нет. То есть о преемственности в руководстве самой партии и разговора быть не может. Проигравший лидер не признает свое поражение и не подает в отставку, еще больше снижая рейтинг партии. А амбиций – выше крыши, и претензии на власть высказываются вполне серьезные. Такие лидеры входят в роль «спасителей нации» и забывают выходить из нее. В то время как пагубно бороться за власть ради нее самой. Тогда и смена не создается, потому что в смене видят конкурента, а не наследника.
Одним словом, распавшаяся на две конкурирующие группы элита смогла бы создать конкуренцию на выборах, подкрепив распад определенными различиями в идеологии и в видении будущего страны. Это наиболее вероятный путь. Вероятность европейского пути, когда политическое поле представлено букетом конкурирующих партий всех направлений, от либерального до коммунистического, гораздо ниже. Но тут очень важно отметить, что программы партий, рисующие райское будущее, не так актуальны, как те социально-политические механизмы, которые должны стать основой формирования такого гражданина, для которого рай будет естественным пространством обитания.
– Ждать долго, а многим хочется перемен здесь и сейчас. Если нельзя сменить власть демократическим путем, возможна ли революционная смена власти?
– Нет. Армяне не революционный народ, точнее, в собственной стране, хотя они и были замечены в революциях других наций, поэтому, будьте уверены: революции здесь не будет. В лучшем случае женщины могут побить спикера парламента, как это уже было однажды. Даже беспорядки на улице маловероятны. Более вероятен сценарий, когда все партии озаботятся созданием конкурентных выборов и начнут действовать в этом направлении. Правда, прогнозов тут я делать не стану. Любые выборы – это, пожалуйста, а прогнозировать смену политического устройства – увольте.
Арен Вардапетян
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 7 человек
Оставьте свои комментарии