Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек
Писателю и журналисту Руслану Сагабаляну – 60 лет
Мы знакомы с ним, страшно сказать, – сорок лет. Подружились в университете на первом курсе филфака. Мне нравились его открытость, раскованность, не покидавшее его чувство юмора. К тому же, жили мы в Ереване по соседству. С тех пор судьба сводила и разводила нас не раз и, в конце концов, вновь расселила по соседству уже в Москве в пятнадцати минутах езды друг от друга.
Однажды – в то время Руслан Сагабалян (Сагарус) был главным редактором то одного московского журнала, то другого – я предложил ему: «Почему бы тебе не печататься в «Ноевом Ковчеге»?» – «Так ведь у тебя только армянская тематика», – сказал он. – «Вот и хорошо, вернешься к корням». Он согласился, вначале без особого энтузиазма, затем сам не заметил, как втянулся. Сегодня он член редколлегии нашей газеты, один из наиболее популярных ее авторов, и если я скажу ему, что «Ковчег» по какой-то причине закрывается, он, не сомневаюсь, будет огорчен не меньше меня.
Понятно, что за многолетнюю дружбу мы успели хорошо узнать друг друга, переговорили о многом, и, тем не менее, есть вопросы, которые я ему не задавал, не было повода. Теперь повод есть. Ему шестьдесят. Серьезный юбилей. Интересно, каково это чувствовать себя шестидесятилетним.
– Такое ощущение, будто мне без предупреждения накинули лет пятнадцать. Как, когда и почему так внезапно? Четыре года назад у меня родилась внучка, и когда она впервые назвала меня «дедушкой», мне показалось, что она обращается к кому-то другому. Знаешь, что я заметил? В Армении мужчины как-то быстро и с готовностью стареют, хотя продолжительность жизни здесь дольше, чем в России. Чувствовать себя мудрым стариком и давать молодым советы, в которых те не нуждаются, – тоже, наверное, своего рода удовольствие. Однако если в России у тебя в солидном возрасте есть шанс заинтересовать девушку – как мужчина, друг, а не как обладатель бумажника, – то здесь ты для нее уже ископаемое.
– О женщинах мы еще поговорим. Но вот что мне интересно. У тебя, как и у меня, довольно редкая фамилия. Что она означает? Откуда родом твои предки?
– Знаю только, что все носители этой фамилии, так или иначе, мои родственники. Что касается этимологии, то мне предъявили несколько простых и сложных версий, я в них запутался. Дело в том, что третья буква моей фамилии варьируется звуками, которых нет в русском алфавите, и в зависимости от этого меняется смысл.
По отцовской линии предки из Западной Армении, а по материнской, Шахназаровы, из Карабаха. Семья прадеда жила какое-то время в Тифлисе, незадолго до революции они перебрались в Армению и построили два дома в Дилижане. Бабушка училась в гимназии, хорошо знала русскую поэзию, владела немного французским, немного немецким. От нее, между прочим, я впервые услышал о географе Жаке Паганеле. Много ты знаешь армянских бабушек, читавших Жюля Верна? По утрам она распевала на кухне романсы: «Рояль был весь открыт, и струны в нем звенели…»
Или: «Слова нет, он хорош, брови, нос и лицо…» В общем, бабушка была что надо. Сложилось так, что к материнской стороне я был ближе, чем к отцовской, хотя и в отцовском роду есть достойные люди. В детстве, помню, каждое лето ездили в Дилижан. Эти дома давно уже проданы и перепроданы. Тогда они, с их подвалами, чуланами, чердаками и темными закутками, казались мне огромными и таинственными. Я копался в пыльных шкафах и старых сундуках, обнаружил там подшивки журнала «Нива», петербургские журналы мод, дореволюционные издания Жюля Верна, Гоголя, Дорошевича, Ницше и пришел к выводу, что по тем временам семья была довольно продвинутой. На тех старых книгах стояло факсимиле «Из книг Шахназарова». Дед был младший в семье. Он обзавелся семьей, переехал в Ереван. Один из его братьев обосновался в Тбилиси, другой в Грозном, а третий, Тигран Шахназаров, красавец-мужчина, погиб в мае 1918-го в Сардарапате. У меня сохранились семейные фотографии столетней давности.
– Ты пишешь, сколько тебя помню. Активно печатался уже на первом курсе. Сегодня у тебя несколько книг прозы, вышедших в Ереване и в Москве, бесчисленное количество публикаций в армянской и российской периодике, сценарии к фильмам, ты лауреат международной премии «Золотой глагол», член Союзов писателей Армении и России и так далее, и тому подобное. В Интернете о тебе километры информации. Скажи, доволен достигнутым?
– Если быть точным, печатаюсь с пятнадцати лет. Первые публикации появились в московском журнале «Пионер». Начинал как фантаст, если ты помнишь.
– Еще бы не помнить. В университете ты втянул меня в созданный тобой Клуб молодых фантастов. Но попутно занимался и журналистикой.
– Проза и журналистика всегда шли у меня параллельно. По сей день. То одно перевешивает, то другое. Мои друзья-писатели иногда спрашивают, как мне удается совмещать эти два несовместимых занятия. Ведь журналист, он не совсем писатель, а писатель, как правило, уже не журналист. Все известные писатели, начинавшие с журналистики, рано или поздно бросали это занятие и полностью уходили в литературу. Проза – дама ревнивая, не терпит полигамии. Но я, мне кажется, нашел для себя золотую середину, которую называю «писательской журналистикой». Я и своих студентов-журналистов призывал выходить за рамки газетной журналистики. К тому же обстоятельства сложились так, что, попав в мясорубку на стыке двух эпох, я не мог зарабатывать на жизнь чем-то одним. Перебрался в Москву в 1992-м, времена были смутные и здесь, и там. Все революции похожи друг на друга, они приводят к хаосу, после которого очень долго приходится расставлять вещи по полкам.
Доволен ли достигнутым? В 41 год я умудрился перечеркнуть все, чего достиг в Ереване, и начать в Москве с нуля, потому что там мои ереванские достижения никого не интересовали. Не было начального капитала, связей, богатой родни, «сильной руки», и, несмотря на это, я не менял род занятий. Из упрямства. У Хуана Р. Хименеса есть такая строчка: «Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек». Это обо мне. В непредсказуемом обществе начала девяностых – мы с тобой это хорошо помним – прежние ценности, этические, нравственные, культурные, смешались в некую аморфную массу. Работал один закон, закон выживания. Доказать в этих условиях, что ты профессионал, а не приезжий верблюд с неподходящей фамилией, что ты хорош не внутри диаспоры, не в узко национальной тематике, а в общем пространстве культуры, и сохранить при этом лицо было непросто. Каждому уготован свой формат, и если отказываешься от него, то будь готов к лишениям. Тем не менее, я был автором многих изданий, разве что в журнале «Фельдшер и акушерка» не печатался. Так что если не довольство, то самоуважение имеет место. Для довольства же поводов нахожу не так много. Да, меня знают в журналистской, писательской, кинематографической среде, порой получаю от читателей письма из таких мест, где сроду не бывал. Некоторые мои ученики теперь хорошие журналисты. Моей манере письма стали подражать. Приятно? Конечно. Но, считай это честолюбием – а творческий человек всегда честолюбив, – ответная отдача, моральная и материальная, могла быть ощутимее.
– Отдача с чьей стороны?
– Уж точно, не со стороны французов. Для них я ничего не сделал. На самом деле все претензии к себе, жаловаться не люблю и говорю об этом только потому, что ты спросил. Известность – штука относительная. Можно взять первого попавшегося человека и в кратчайший срок сделать его известным на всю страну. Манипулировать сознанием масс – дело нехитрое. Все зависит от чьей-то заинтересованности и от того, готов ли ты играть по предложенным правилам. По сути, это правила игры без правил, как метко назвал свою повесть еще один мой московский приятель-литератор. Времена не меняются, они повторяются. В этом убеждаешься, перечитывая классику: Ильфа и Петрова, например, или мое любимое «Собачье сердце». Кстати, эта повесть Булгакова в самиздатовском варианте лежала у меня в шкафу еще с шестидесятых. Тогда она была под строгим запретом. Подобной литературы я в то время читал много, потому что уже в старших классах школы ездил в Москву и имел контакты с литературной средой, дай Бог каждому. В этом смысле, считаю, мне везло. Везло и позже: сразу после окончания университета оказался в журнале «Литературная Армения», в наиболее престижном по тем временам республиканском издании, в котором проработал семь лет. Заведовал отделом очерка и публицистики и каждый год несколько раз ездил в Москву и Ленинград в командировки.
– И в студенческие годы ты не упускал повода лишний раз съездить в Москву. Мы и вдвоем туда ездили. Я даже помню, как однажды в кафе ты познакомился с девушкой Олей, на которой весьма поспешно женился, чему я был немало удивлен.
– Хорошая у тебя память. Было дело. Брак продлился три года. Сделал я это из того же упрямства, только потому, что отец сказал: «Не вздумай на ней жениться». Хотя ничуть об этом не жалею. Она была добрым, отзывчивым человеком, незаурядной личностью. Этот шаг можно было списать на молодость, но по прошествии лет я понял, что всегда и неизменно выбираю самостоятельных, независимых женщин. С ними приходится нелегко, но зато и не скучно. Я собственными руками леплю из них еще более свободных, нестандартных личностей, потом удивляюсь тому, что в результате это бьёт по нашим же взаимоотношениям. Уже в зрелом возрасте стало ясно, что при моем хроническом «пигмалионизме» не следует обольщаться и ждать от женщины многого. Каждый склонен свои достоинства, в том числе и обретенные, приписывать личным качествам, и в известной степени это так. Любовь - штука слепая, и делать женщину зрячей – значит, вытравить из нее любовь. Так что здесь интересен процесс, а не результат. Хорошо, если остается привязанность, а она в моих историях почти всегда оставалась.
– Результат одинаков независимо от того, где живет и какой национальности женщина? Есть же все-таки отличия.
– Отличия, безусловно, есть, и чаще всего они обусловлены тем, каковы мужчины данного этноса, какими они в течение долгого исторического периода предпочитали видеть своих женщин. Женщина - великий имитатор, легко соответствует любым обстоятельствам, если видит в том необходимость.
– Ну, а из детей кто к тебе больше привязан – дочь или сын?
– Конечно, дочь. От нее больше тепла исходит, это естественно. Сыновья в молодости чаще противопоставляются отцам. Потом понимают, что хотят того или нет, а в чем-то своего отца повторяют. Дочь журналист, и журналист хороший. Все утверждают, что она унаследовала мою иронию. И у сына есть тяга к творчеству. Он очень неплохо пишет, прекрасно разбирается в литературе, знает несколько языков. Но стал врачом, и правильно сделал. В сегодняшнем обезличенном пространстве культуры можно быть в лучшем случае лицедеем, а иметь что сказать и заставить людей себя услышать - сложное и неблагодарное занятие. Хороший врач будет востребован скорее, чем хороший художник, писатель или музыкант. Должна сработать масса факторов, не имеющих к таланту и творчеству прямого отношения. Картина станет яснее, если ее упростить. Живи Азнавур в Ереване, имели бы мы того же Азнавура? Допускаю, что при благоприятных обстоятельствах он стал бы хорошим певцом или поэтом, но совершенно другого качества и на другом уровне востребованности. Среда, окружение, что ни говори, играют в становлении личности огромную роль. Человек считает себя достигшим совершенства в сравнении с ближним кругом. Здесь ты хватаешь звезды с неба, а в другом месте планка совсем другая. К примеру, два года учебы на Высших сценарных курсах в Москве были равноценны двум университетам. Не только для меня – для многих, кто там учился. И дело не в полученных знаниях, хотя и они важны, а в атмосфере и в людях, которые нас окружали. Конечно, и от личности многое зависит, иначе все французские армяне были бы Азнавурами, американские – Сароянами, а московские – Хачатурянами.
– Но не все же армяне стремятся стать Сароянами.
– И слава Богу. Не надо, чтобы все. Но если они научатся поддерживать своих, когда те еще в пути, а не только гордиться ими, когда те уже признаны миром, то тогда цены им не будет. Когда в крупном издательстве Москвы вышел мой роман «Тень отца Гамлета», мне сказали: «Наверняка половину тиража раскупят ваши соотечественники, так что позже выпустим еще один тираж». Я сомневался на этот счет, но не стал их разубеждать. В том-то и штука, что ереванские книготорговцы заказывали из Москвы каких угодно Тяпкиных-Ляпкиных, но автор с фамилией на «ян» их явно не интересовал. Тираж был распродан в России, отзывы в прессе были превосходные, не в этом дело. Одна очаровательная телеведущая, делавшая обо мне передачу, остроумно заметила, что я вызвал бы гораздо больший интерес у соотечественников, если бы моя фамилия заканчивалась не на «ян», потому что в этом случае сработало бы излюбленное национальное занятие разгадывать ребусы: а он, оказывается, «ян». Обожают искать своих среди чужих. А своих среди своих в упор не видят. Вообще, внутренние взаимоотношения армян напоминают мне вечную перебранку Паниковского и Балаганова: «Ты кто такой… А ты кто такой?.. Нет, ты мне скажи, кто ты такой?..» Неудивительно, что при таком раскладе третья сторона скажет: «А кто вы, собственно, такие?»
– В последнее время ты подолгу задерживаешься в Ереване. Знаю, что это вызвано семейными обстоятельствами, знаю также, что первое время ты по этому поводу нервничал. Где больше чувствуешь себя армянином?
– Меньше в Армении, больше - вне. И началось это не сегодня. В 1984 году на тех Высших сценарных курсах я защитил диплом с отличием. Госкино СССР высылало отличившиеся дипломные сценарии в киностудии республик. Мой сценарий, притча о бродячем цирке, попал, соответственно, на «Арменфильм». Я приезжаю в Ереван, и доблестные редакторы заявляют, что ставить мое кино нельзя, потому что бродячий цирк – тема не армянская (а по-моему, очень армянская), и вообще, Госкино им не указ. Что тут скажешь? С тех пор и по сей день, сталкиваясь с проявлениями местного идиотизма, каждый раз задумываюсь: «Если они армяне, то я не армянин. Если я армянин, то они не армяне». Конечно, со временем привыкаешь, становишься мудрее, перестаешь реагировать эмоционально. Просто надо прочертить свой магический круг и жить внутри него. Как Хома из гоголевского «Вия». В Москве, кстати, то же самое, только там круг пошире. Наступает состояние души, когда не важно, какое количество людей тебя окружает, и лучше, если их немного, потому что если их много, то в этом есть фальшь. А всякую фальшь воспринимаешь как вирус. Скажем, лицемерный призыв к уехавшим соотечественникам: вернитесь, мол. На самом деле их не очень ждут. И могут ли ждать в условиях, когда рабочих мест кот наплакал, и каждый держится за свое корыто всеми способами? Когда само понятие профессии нивелировано и всякий профессионал со стороны – уже потенциальный конкурент. Площадки, где можно что-то заработать, давно распределены, и вернуться можно разве что с чемоданом денег – тогда, конечно, добро пожаловать. Чувствовать себя армянином – это ведь не просто этническое или биологическое самоощущение. Это значит, что ты востребован, тебя ценят, в тебе нуждаются. Посему порой лучше не чувствовать себя никем, просто человеком - здоровее будешь. Хотя если вспомнить, что за десятки тысяч лет человек не стал совершеннее ничуть, то предпочтительнее быть марсианином.
– Как же, будучи марсианином, ты умудряешься писать об армянах предельно искренние статьи, с озабоченностью далеко не фальшивой?
– Потому, что живу не на Марсе. Знаешь, я часто задаюсь вопросом, кто же все-таки определяет лицо нации: подавляющее большинство или незначительное меньшинство, правило или исключение? Арам Хачатурян однажды обиделся, когда русский коллега, представляя его за рубежом, назвал его великим армянским композитором. Потому что он, прежде всего, композитор, насколько великий – решит время, насколько армянский – решат критики и биографы. Я уже говорил, что мне всю жизнь везло на интересных, необычных людей. Вот что вспомнилось. В середине семидесятых в Ленинграде, в коридорах «Ленфильма» я познакомился с Дж.Кьюкором, всемирно известным режиссером, постановщиком картины «Моя прекрасная леди». Он приехал в Союз вместе с Элизабет Тейлор, Авой Гарднер и Джейн Фонда снимать совместную советско-американскую ленту, и понятно, что встречи с ними добивались многие. Я тогда много писал о кино, но о личном общении с классиком и мечтать не мог. Хорошо, если при отсутствии аккредитации удастся проникнуть на пресс-конференцию. А мой питерский приятель возьми да шепни переводчику Кьюкора обо мне. И вдруг этот старичок Кьюкор, живая легенда Голливуда, оставляет свою свиту, подходит ко мне, двадцатипятилетнему мальчишке, пожимает руку и говорит, заглядывая в глаза: «Вы тот самый армянский журналист? Очень приятно. Мы, знаете ли, дружили с Рубеном Мамуляном, к тому же, я люблю Вильяма Сарояна… Приходите на пресс-конференцию...» Мало того, мне разрешили присутствовать на съемочной площадке, притащили для меня стул. Вот такие моменты с тех пор стали значимы. Когда не надо бить себя в грудь, рвать на себе рубаху, говорить о древней культуре, о Тигране Великом, Нарекаци, о первых христианах, - озвучивать никому не интересные истины. Когда избранное меньшинство твоего народа своим талантом и своей деятельностью подготавливает для тебя ту нравственную площадку, на которой можешь чувствовать себя относительно комфортно, а, если повезет, можешь и сам чуть-чуть расширить эту площадку для тех достойных, кто придет после тебя.
Беседу вел Григорий Анисонян
Редакционная коллегия и весь коллектив газеты «Ноев Ковчег» поздравляют Руслана Сагабаляна – постоянного автора и друга редакции – с юбилеем. Желаем крепкого здоровья и новых творческих успехов.
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 35 человек
Оставьте свои комментарии