На смену герою-импортеру придет герой-экспортер
Интервью
Просмотров: 7769
Доктор экономики Микаел Мелкумян, профессор и заведующий кафедрой микроэкономики Государственного экономического университета, является одним из основоположников партии «Процветающая Армения» (ПА), однако публичностью раньше не злоупотреблял и в партийном своем качестве известен немногим. Работал зам.министра управления госсобственностью. Область его научных интересов – инвестиционная политика, организация предпринимательства, малый и средний бизнес (МСБ) – именно те сферы, в которых практика идет вразрез с оптимистическими представлениями властей.
– У нас в последнее время в обороте радужное клише: сделать Армению страной науки и образования. И немного – промышленности.
– Армения не сейчас должна стать страной науки и образования – она таковой была. Правда, на том, еще советском уровне развития. Но – была! И промышленность тоже была развита. Я в бытность свою зам.министра управления госсобственностью побывал на всех наших предприятиях и знаю потенциал страны. Понятно, что промышленность наша не подлежит восстановлению в прежнем виде, это и не нужно, но у нас есть хороший потенциал для восстановления и развития отдельных отраслей. В частности, нами составлена детальная программа развития горно-металлургической отрасли. Она сегодня обеспечивает более половины экспорта, но это область с огромными ресурсами как по сырью, так и по выпуску готовой продукции. Сегодня Зангезурский медно-молибденовый комбинат производит в год 100.000 тонн медного и 8000 тонн молибденового концентрата. С молибденовым концентратом все относительно ясно. Он поступает на два завода – «Чистого железа» и более современный «Армения молибден продакшн». Полученный заводами ферромолибден закупает германский «Кронимет Майнинг», владелец 60 процентов акций Зангезурского комбината и имеющий доли в заводах. И тут углубление обработки ничего не даст – легированные молибденом металлы сбыть гораздо труднее, нежели ферромолибден.
– Злые языки утверждают, что этот самый немецкий «Кронимет Майнинг» принадлежит местной публике. Учитывая масштаб предприятия, надо полагать, что и владельцы его весьма солидные граждане.
– Злые языки могут утверждать всякое. На самом деле «Кронимет Майнинг» – это германское предприятие, без армянских долей собственности. Так вот, если глубина обработки сырья по молибдену сегодня нас устраивает, то продавать медь в виде концентрата по меньшей мере легкомысленно. Правда, некоторую часть экспорта составляет металлическая медь, но только черновая, современного производства чистой меди у нас нет. В то время как электротехническая медь могла бы питать два кабельных завода, в Ереване и в Гаваре, которые при советской власти работали на полную мощь. На основе чистой меди может образоваться кластер, с охватом 12 заводов микроэлектроники и приборостроения. Учитывая мультипликативный эффект, когда одно предприятие приводит к открытию другого, получается 22.000 рабочих мест. Правда, для прибыльной работы всего комплекса предприятий добычу медной руды придется поднять в 2,5 раза, что не представляет большого труда – ресурсы для этого есть. Чего пока нет – так это денег. Стоимость проекта, который можно назвать проектом перехода от продажи сырья к продаже конечных продуктов – 320 млн евро. Зангезурский комбинат в состоянии оплатить проектные работы, но денег на реализацию всего проекта у него нет.
– Так кто же должен выдать деньги? Государство из бюджета?
– Ни в коем случае. У государства есть множество иных возможностей и рычагов. Иран, например, уже предложил нам финансировать проект, но с условием присвоения всей продукции в течение первых 15 лет. Уже что-то, хотя «Кронимет Майнинг», как владельца 60% акций комбината, такой вариант явно не устраивает. Он в состоянии мобилизовать часть средств на этот проект, но ему нужно страхование рисков – кто-то должен их с ним разделить. Если государство возьмет на себя роль гаранта, то найдутся и другие инвесторы – дело-то выгодное. Можно поначалу обойтись частью требуемой суммы, а дальнейшие кредиты брать под залог уже построенного в рамках программы. Ничего фантастического в этом кластере для Армении нет – получение электротехнической меди и производство высокотехнологичной продукции из нее в Армении существовало. Роль государства в этом проекте сводится к созданию вокруг него привлекательной инвестиционной среды.
– Государство не есть абстракция, это чаще всего определенный круг лиц со своими частными интересами. И любой проект, в том числе и этот, может состояться только тогда, когда кто-нибудь из высшего чиновничества увидит в нем свою личную выгоду.
– У нас не та страна, чтобы иметь возможность не допускать к инвестициям сильных игроков. Не те масштабы, не те возможности. Так что у известных фирм или банков с ресурсами всегда будет возможность встроиться в технологическую цепь проекта. Если же наше правительство заявляет о своей заинтересованности в этом проекте, то за этим должны следовать определенные действия. Например, оно может защитить инвестиции в проект нормативными актами. Может предоставить инвестору право не только вложить, но и вывести свои инвестиции из страны. Это то немногое из широкого спектра возможностей, которые может задействовать правительство для привлечения инвесторов.
– Есть и иной путь – создание акционерных обществ, способных консолидировать малые средства под большой проект. Но тут, говорят, нам препятствует наш менталитет, не позволяющий поверить в искренность продавцов акций.
– И тем не менее путь Армении – это корпоративный бизнес, а отсутствие его связано не с менталитетом, а с отсутствием позитивного исторического опыта и сложившейся практикой. В медицинской отрасли, которую я знаю, в 90-х трудовые коллективы устраивали собрания, выбирали себе председательствующего и справедливо распределяли бывшую госсобственность. А потом буквально в течение месяца акции стекались к директору. Как за деньги, так и без, в обмен на обязательство не увольнять с работы. В то, что акции способны приносить доход, никто не верил, люди предпочитали продолжать работать в больнице без акций, чем работать в другом месте, являясь совладельцем больницы.
Плюс законодательство, которое тогда в области защиты прав акционеров было весьма далеким от совершенства. Потом многие осознали свою упущенную выгоду, но было поздно. Так что менталитет тут ни при чем, просто нужны условия и стимулы. Кстати, из-за хаотической приватизации у нас возник большой массив неработающих предприятий. И теперь проблема состоит в том, чтобы владелец неработающего предприятия был вынужден продать его тому, у кого оно заработает. Т.е. следует вернуться к начальной цели приватизации: от неэффективного собственника – к эффективному.
– К сожалению, этот путь оказался настолько длинным и запутанным, что и не знаешь: а была ли вообще поставлена такая цель? Впрочем, мы несколько отклонились от темы.
– Да, давайте разберемся с горнодобывающей промышленностью. Кроме меди и молибдена, добывалось также и нерудное сырье, и эта отрасль тоже являлась кластером, хотя так ее называть не было принято, со своими научными и образовательными составляющими. Институт камней и силикатов ныне почил в бозе, хотя там было разработано свыше 200 технологий по переработке камня, в частности перлита. Завод «Строммашина» в Гюмри производил станки по добыче и переработке камня. И сегодня все это вновь можно замкнуть в кластер. Тем более, что в сфере нерудного сырья есть и достижения, взять хотя бы добычу перлита с широкой географией вывоза, вплоть до США. Но, опять-таки, нужен современный уровень как добычи, так и переработки.
И третье направление – легкая промышленность. Сегодня практически все, что имеет отношение к легкой промышленности, мы ввозим, в отличие от советских времен, когда 80% продукции легпрома мы вывозили.
Ситуацию надо переломить, и мы предлагаем сделать это с помощью программы «Хлопок». До середины 60-х в Армении выращивали хлопок. Вот это надо будет восстановить.
– Его нигде, кроме Араратской долины, не вырастишь. Вам ее не жалко?
– На сегодня там полно незасеянной земли. За последние 5 лет площадь посевных снизилась с 330.000 до 270.000 гектаров, и всегда можно будет найти несколько тысяч гектаров, не самых плодородных, для возделывания хлопка. Все технологии были разработаны в отраслевых институтах еще в советское время, в научно-производственном комплексе легпрома. Остались еще специалисты, способные запустить проект при наличии должного отношения и инвестиций. Т.е. тут нет выдающейся новизны, просто надо реализовать уже существующие разработки.
– И в этой программе тоже велико участие государства?
– Ни в этой, ни в предыдущих. Никто не требует от правительства вмешательства в бизнес. Дело правительства – создать привлекательную бизнес-среду, пользуясь обычными инструментами, в том числе замораживанием некоторых подзаконных актов и налоговыми преференциями, но только в крайнем случае: если реализация корпоративных интересов в конкретном проекте возможна только при условии налоговых преференций. В остальных случаях они ведут к злоупотреблениям. Более того, в устройстве привлекательной бизнес-среды налоговые преференции стоят чуть ли не на последнем месте. Впрочем, налоговые льготы общего плана работают уже сейчас.
Например, режим отложенной выплаты НДС на 3 года для оборудования ценой свыше 300 млн драмов. Но никто вам не объяснит, почему именно такая сумма и именно на такое время. Нормы амнистии НДС для малого и среднего бизнеса тоже не поддаются объяснению, и тут у нас есть предложение: малый бизнес, если он обходится только членами семьи и не имеет наемных работников, должен быть освобожден от налогов. До кризиса малый и средний бизнес обеспечивал 27% налоговых поступлений, 41% ВВП и 16% экспорта. Но сегодня вместо 27% мы имеем всего 12–14%. МСБ оказался очень чувствителен к кризису, и сегодня он неинтересен с фискальной точки зрения, в особенности малый бизнес, и мы рассматриваем его как средство самообеспечения. Владельцы малых предприятий содержат себя сами, создают потребительский спрос, не становятся обузой для государства – и слава Богу. Эти семьи создали себе рабочие места и пусть платят только социальные взносы, чтобы обеспечить себе пенсию, что будет хорошим стимулом для развития малого и среднего бизнеса. Сегодня же у нас практически отсутствуют поощрительные меры для развития МСБ. Наоборот, при импорте НДС у нас взимается до реализации; не имея прибыли, МСБ все равно должен платить 1 процент с оборота. У нас облегчено открытие предприятий, но закрытие их как было, так и остается весьма затруднительным. Равно как и банкротство. Все процессы, связанные с организацией предпринимательства, должны стать прозрачными и не становиться ношей для предпринимателя. Не говоря о принуждении платить в казну авансом и т.д.
– Вы говорите, что кризис больнее всего ударил по МСБ.
– Немного цифр. У нас есть 3400 промышленных предприятий, из которых менее 130 дают около 87% промышленной продукции. В этой сфере работают всего 81 тыс. человек, а 10 лет назад работали 170 тыс. Это чистая потеря рабочих мест.
Развитие у нас происходит крайне неравномерно – инвестировать в марзы выгодным не считается. Мы провели определенную инвентаризацию возможностей марзов, которые должны показать их слабые и сильные стороны для того или иного бизнеса. В начале века, например, был создан фонд поощрения, направляемый на развитие марзов. Фонд брал на себя гарантии по кредитам, лизингу, консультировал маркетинг, экспорт и делопроизводство, стимулировал развитие МСБ на окраинах страны. Все вместе, с содержанием офисов в марзах, стоило $1,5 млн в год. Понятно, что это необходимо продолжить, причем с большим бюджетом.
– Программы понятны, одно неясно: почему вы не реализовали их, находясь во властной коалиции?
– Наша позиция в коалиции определялась количеством голосов, полученных от избирателей. И в этой же мере мы имели возможность влиять на принятие решений. В тех сферах, за которые отвечает ППА – в градостроении, здравоохранении, в спорте, – зафиксированы положительные сдвиги. Но есть серьезные проблемы, которые мы не могли решать так, как считали нужным, а голосование «против», достаточно частое, ничего не решало – нас в парламенте мало. В Национальном собрании доминирует РПА, с которой у нас одинаковое или близкое видение стратегических проблем и внешней политики, но явные расхождения в вопросах внутренней экономической политики. Причем в связи с кризисом их стало больше, потому что мы были сторонниками более радикальных мер по предоставлению экономических свобод.
– Ваша партия, как я понимаю, является партией одного человека – Гагика Царукяна, и без его ресурсов партия обречена. Он является крупным импортером…
– Нет, он как раз крупный экспортер. У него ведущие позиции в экспорте коньяка, травертина, цемента. В бизнесе Царукяна заняты больше 25.000 человек, и совершенно естественно, что он сторонник создания рабочих мест здесь, а никак не за рубежом. И его спортивную деятельность тоже можно рассматривать в этом ключе. В понятие бренда «Армения», способствующего экспорту, входят не только промышленные технологии, но и спортивные достижения.
– Видите, как плохо, что у нас в Армении бизнес не персонифицирован – никогда не знаешь, кто чем занимается. Понятно, что анонимность бизнеса кому-то выгодна, но будем надеяться, что нам удастся стать более цивилизованными, даже если кому-то этого не хочется. Теперь о политике. Если новый парламент будет реинкарнацией сегодняшнего, то властная коалиция вновь будет лишена политического смысла. И тогда успех ваших программ опять будет зависеть от того, насколько они окажутся приемлемы для республиканцев.
– Я бы хотел обойтись без предположений. Мы идем на выборы с желанием победить. Победу же мы зрим как возможность реализации наших программ. Мне не кажется, что в новом парламенте какая-либо политическая сила в одиночку завоюет большинство, и я думаю, что мы найдем способ реализации наших программ, хотя бы путем альянсов и компромиссов с другими политическими силами. В новом парламенте союзы будут возникать по тем или иным проблемам, что сделает его настоящим народным представительством с нормальной дискуссией. Уверен, что так и будет.
Беседу вел Арен Вардапетян
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 25 человек
Оставьте свои комментарии