Зангезурская неволя: молокане и баптисты

ПРЫГУНЫ ИЗ БАЗАРЧАЯ

Прыгуны эти высланы были из Моршанского уезда Тамбовской губернии. Осели они в Базарчае и в соседнем селе Борисовка. Звали их молоканами, поскольку в Великий пост они не постились и употребляли в пищу молоко. Сами они утверждали, что «пьют духовное молоко Всевышнего», подкрепляя свою преданность вере библейским текстом: «Как новорожденные дети, всегда вожделейте разумное и нетронутое молоко, чтобы с его помощью обрести спасение». И именовали себя «воистину духовными христианами».

Мужчины, как пишет Алишан, были сплошь бородатые, стены их каменных жилищ белены (согласно переписи 1886 г., в 78 добротных домах проживали 469 человек – 241 мужчина и 228 женщин, не считая детей до 10 лет), и делают это женщины, волы тучны, а повозки огромны. Хлеб они выпекают в русской печи. Поскольку восемь месяцев в году дуют здесь холодные ветры, окна их домов крохотны и все как один смотрят на восток.

В этих краях молокане селились задолго до новоприбывших. В 1847 году в селение Борисы, отстоявшее на 30–35 верст юго-восточнее Елизаветполя, съехались на свой сход духоборы – духовные христиане – числом до двухсот человек. И устроили они этот сход, чтобы «не затеряться среди разноплеменного азиатского народа, не потерять свою веру и русскость». Был поднят вопрос о том, когда и кто из молокан первым ступил на землю Закавказья. Соборный съезд единодушно признал, что первопроходцем был Гурей Петрович Петров из Тамбова, в 1831 году осевший с женой в Базарчае.

В 1836 году село приняло новых переселенцев-молокан – субботников и старообрядцев из Анапы. Весной 1839-го сюда же потянулись молокане Воскресной секты – 31 семья из урочища Дудакчи Варандинского участка Карабаха, и большая группа единоверцев из урочища Аладин того же уезда. В Базарчай пригнали их знойный климат, острая нехватка земли и высокая смертность. Но обнаружив, что хлеба на новом месте не успевают заколоситься, поздней осенью 28 семей дудакчинцев перебрались обратно в Карабах. В 1841-м покинули Базарчай и аладинцы, переместившись в карабахское урочище Балукай. Вслед за аладинцами покинули здешние места и анапцы, двинувшись к урочищу Гюлистан в Карабахе.

Оставшиеся молокане вместе с армянами разводили скот, подрабатывая торговлей чаем, хотя сами прыгуны чая не употребляли. В те времена торговля чаем была под запретом: он считался наркотиком. Скупали его преимущественно кавказские татары (в годы советской власти их назовут азербайджанцами), которые заваривали этот напиток очень крепким. Чай попадал сюда из Грузии горными тропами и ранним утром в условленном месте доставлялся покупателям. Те через сисианские ущелья переправляли его дальше.

Место оптовой торговли и получило название «Базар-чай», то есть чайный базар.

Такова предыстория. А как сложились судьбы молокан, которые в 1877 году прибыли в Базарчай из Боллуджи? Все до единого они именовали себя «чисто русскими», признавали только Библию и даже для духовных песен своих брали слова из Псалтыри. Нотописи у них не было: мелодия изустно передавалась из поколения в поколение.

Молокане привнесли в быт местных армян новые орудия труда, привезли с собой породистый скот. Сами же переняли у армян навык разводить овец, варить сыр, употреблять в пищу зелень. Поначалу они жили одной общиной, передав всю свою собственность в общее достояние, но, разочаровавшись в жизни коммуной, вновь зажили каждый своим хозяйством, передавая в общинную кассу десятую часть своих доходов.

Для себя базарчайские молокане возвели добротный молитвенный дом каменной кладки, над входом в который были начертаны слова: «Добро пожаловать в дом Божий». Из кладки выпирал тщательно тесаный камень, на котором было выбито: «Церковь Адвентистов Седьмого Дня». Пресвитером местной общины был Матвей Жуков, а помощником при нем – Касмынин…

* * *

  На базарчайском кладбище сохранилось полтора-два десятка молоканских каменных надгробий. На них выбиты различные орнаменты в виде диковинных цветов, звезд, непонятных символов. На одном можно разобрать: «19 апреля 1878 года. Здесь покоится тело страдальца Давыда Евсеевича. Страдал за Дух Святой 50 лет. Помер волею Божиею. Жил 70 лет».

О Давыде Евсеевиче (он же Федор Осипович Булгаков), авторе «Сионской книжки», В.Н. Телегин в своей «Истории наших предков» пишет: «Давыд Евсеевич – наш знаменитый духовный царь прыгунов... был выше среднего роста, полный собой, мужественный на вид, имел круглую красивую с проседью бородку, похожую на бороду царя Давыда, каким его изображают на Псалтырях. Голос у него был негромкий, он не отличался особенной разговорчивостью. Одевался в простую синюю поддевку, носил простую шапку... На собраниях Давыд Евсеевич только читал Библию, Псалтырь и молился, но никогда не прыгал и не пророчествовал… Его любили и уважали, главным образом, за его кротость».

* * *

В 1920-м в Базарчае и Борисовке число молоканских родов достигло сорока – это 242 патриархальные семьи. Когда летом того же года воинские части большевиков-красноармейцев прибыли в Зангезур – чтобы воевать против Гарегина Нжде, молокане двух этих сел встретили их хлебом-солью. Молоканские отряды под командованием местных активистов Николая Галкина, Федора Жукова и Федора Тепкина пошли на стороне красных сражаться с Нжде.

В годы сталинских репрессий община прекратила свое существование. Служители были арестованы. Молитвенный дом растащили по камням. Уцелел лишь один – с названием церкви. В суеверном страхе никто не посмел встроить тот камень в стену своего дома: боялись кары Божьей.

В 1978 году почила в бозе последняя из сестер-духоборок. Отпевать ее приехали племянник, офицер-подполковник, и потомок базарчайцев – молоканин из украинской Винницы Михаил Серафимович Бегас. Он и произнес на отпевании: «Над Базарчаем исполнилось Слово: «Вот наступят дни, говорит Господь Бог, когда я пошлю на землю голод, не голод хлеба, не жажду воды, а жажду слышания слов Господних.

И будут ходить… ища слова Господня, и не найдут его».

Два года спустя не стало и самого Базарчая: село было затоплено после возведения плотины. На высоком берегу водохранилища власти выстроили новые дома, да только никто не желал вселяться в квартиры. Первым поддался на уговоры Василий Касмынин, правнук помощника пресвитера Жукова. Устроился скотоводом в совхоз. Но вскоре покинул те места и он, не желая мириться с тем, что его принуждали работать и в субботу, святой молитвенный день.

Отыскались следы и священника Ивана Жукова, сына пресвитера Матвея Жукова. В 1930 году в возрасте 43 лет он был схвачен чекистами на хуторе Нижний Грушевский Ставропольского края и осужден на 5 лет лагерей.

«СРЕДИ ГОР ЗАКАВКАЗЬЯ ЕСТЬ ТРУЩОБА…»

Весной 1890 года, на Пасху, в село Горис (русские именовали его Гирюсы или Герусы), административный центр Зангезурского уезда, на «высылку на коровах», впряженных в телеги, через Евлах были доставлены в кандалах первые ссыльные-баптисты (около 30 братьев). Среди них – Созонт Евтихиевич Капустинский из Киева, изведавший весь ужас царских тюрем, бывший волостной писарь Иван Лясоцкий из Киевской губернии с семьей в 10 душ, братья Апанчук и Вотюк из Волынской губернии… С этой же группой в Горис была сослана молодая сестра из Петербурга Дарья Меркурьева за «совращение в пашковскую ересь».*

Ютились ссыльные братья со своими семьями кто где – в хлевах, пещерах и скальных норах.

Историк Владимир Бонч-Бруевич так описал Горис-Гирюсы («Проследование баптистов», Hants, 1902 г.):

«Среди гор Закавказья есть трущоба, называемая Гирюсы. Это не что иное, как жалкая армянская деревня, весьма удачно выбранная русской администрацией для христиан…

Дорога туда идет по опасным скалам и кручам. Когда приедешь в Гирюсы, то колесная почтовая дорога кончается и более никуда не ведет. Кругом возвышаются высокие бесплодные горы, а за этими горами идут пропасти и ущелья, и ездить там можно только верхом. Жители местечка очень бедны и живут впроголодь, потому что почва камениста, а поэтому и бесплодна, и жители могут сеять себе очень мало… В самом же местечке, понятно, о заработках не может быть и речи… На

работу на сторону начальство братьев не пускает никуда, а пособие 3 рубля 60 копеек в месяц дается очень немногим. Из всего этого видно, что цель правительства та, чтобы путем физических и нравственных мук поколебать стойкость веры братьев…»

Созонт Капустинский, в прошлом харьковский жандарм, проникся вероучением баптистов и даже стал книгоношей по распространению Священного Писания. Как и все его единоверцы, он поклонялся Распятому Христу как своему личному Спасителю. Подав прошение об отставке из жандармерии, Созонт вложил в посылку свой мундир и с письмом отправил самому Победоносцеву, обер-прокурору Святейшего Синода: «Отныне я вам не слуга. Теперь я слуга Христу». Вслед за Капустинским, разделяя его участь, отправилась и его жена с малолетними детьми. Помощь им и другим братьям по вере первыми оказали молокане из Базарчая: отрывая от себя, они собирали продукты и везли в Горис для жен и детей ссыльных.

Поступала помощь и от единоверцев из Тифлиса: деньги в Горис тайно доставлял брат С.К. Багдасарьянц. Под покровом ночи он приносил их в дом Капустинских, стоявший на краю селения. Созонт Евтихиевич собирал у себя братьев и при тусклом свете раздавал им эти средства на пропитание.

Попали в ссылку на 5 лет М.И. Кривенко из Георгиевска и диакон тифлисской церкви Мартин Карлович Кальвейт, выходец из немецкой семьи лютеран. Об этом отрезке своей жизни Кальвейт писал:

«Господу угодно было провести меня через страдания за Евангелие. В 1891 г. я был сослан административным порядком в Герусы, маленькое и крайне глухое местечко Зангезурского уезда… Нам не позволяли собираться, и нам приходилось искать убежища для чтения Слова Божьего и молитвы в скалах и пещерах. Господь побудил сердца детей Божиих присылать нам на пропитание деньги, так как заработать их было невозможно. Когда первоначально назначенные пять лет истекли, мне прибавили еще три года…»

О Мартине Кальвейте еще известно, что 20 августа 1867 года, избранный единоверцами богом, крестил он в реке Кура юношу-молоканина из Тифлиса Никиту Воронина, который и стал первым русским баптистом.

Однако вернемся к Капустинским. Ветхая плоская кровля их домишка плохо защищала от дождя, отчего в доме было сыро, а на полу постоянно стояли лужи. Донимал и голод. Придавленная нуждой, жена Созонта нанялась за мизерную плату стирать белье русским чиновникам из местной администрации. В Горисе в семье Капустинских родился еще один ребенок – сын Ваня. Теперь у них было четверо сыновей и дочь.

Ссыльные поддерживали друг друга как могли и, несмотря на запреты, собирались на молитвы в расщелинах скал или в заброшенных хижинах, но чаще всего у Капустинского, ибо к его лачуге можно было пробраться незамеченными.

С наступлением зимы среди местного населения началась эпидемия тифа. Некоторые из ссыльных заболели. Слег и Капустинский. Болезнь прихватила его настолько, что пролежал он без сознания довольно долго. Сразил тиф и его жену. Незадолго до этого она сильно простудилась, когда полоскала белье в ледяной воде горной речки. Хворали и двое старших детей – Саша и Вася.

Братья и сестры во Христе не оставляли страдальцев в беде, по очереди приходили помогать больным, одни дежурили днем, другие – ночью. Брат Степан Корнеевич Нездолий писал в своих воспоминаниях, как он для семьи Капустинского рубил дрова, носил воду, выполнял другие домашние работы.

Хрупкое здоровье жены Созонта не выдержало, и 12 февраля 1892-го она отошла в мир иной. Когда Созонту сказали, что жена его умерла, он лишь тихо повторил: «Умерла» и затих. Братья решили, что умер и он, и предложили выкопать сразу две могилы. Но брат Нездолий воспротивился: он был уверен, что глава семьи еще жив.

Могилу жены Созонта и сегодня можно найти на горисском погосте на склоне горы.

Заботами Степана Корнеевича и Никиты из Волынской губернии, которые поочередно дежурили у его постели, Созонт выжил. Едва Капустинский оправился, как тифом заболели братья, выходившие его. Степан, находившийся между жизнью и смертью, выбрался из хвори, а вот Никита, пожертвовав собой ради ближнего, скончался. На погребении Никиты Созонт сказал собравшимся братьям и сестрам: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».

Вскоре Созонта разбил паралич. Двухмесячного Ваню выкормила сестра Лясоцкая, у которой была дочь-погодок. Сашу и Васю, выходив их после тифа, приютили в своих семьях двое братьев во Христе из немцев. С отцом остались 4-летняя Поля и 3-летний Петя.

Как-то раз местный пристав спросил у братьев, где они собираются молиться. Те, поверив, что и он хочет стать обретенным, как случилось это в свое время с Капустинским, указали ему на дом Созонта. Но пристав донес на них, и беднягу Созонта с детьми выслали на почтовую станцию Тертер (центр Джеванширского уезда Елизаветпольской губернии), еще более отдаленное и глухое место, чем Горис, где тот и помер в 1898-м.

В 1892 году в Горис прибыли квакеры из Англии. Их стараниями многие из ссыльных были спасены от голодной смерти. Страдальцы получали и духовную поддержку. Британских единоверцев сопровождал переводчик Герман Фаст. Квакеры встретили здесь и новоприбывших ссыльных из Украины – вожака штундистов (украинские баптисты-штундисты называли свои кружки «Братством друзей Божиих») из местечка Любомирка Ивана Григорьевича Рябошапку, бывшего пастуха и кучера у местного священника, и Трифона Осиповича Хлыстуна, благовестника-пресвитора села Карловка Елизаветградского уезда.

В 1894 году в связи с восшествием на престол нового монарха Николая II ссыльные ожидали манифеста об амнистии. Манифест по случаю коронации императора действительно вышел, но ссыльных христиан он не коснулся. Вместо амнистии почти всем им был добавлен срок от трех до пяти лет, так что в Горисе братьям пришлось провести вместо пяти лет целых восемь. Некоторые из них были переселены в более далекие и суровые места. Братья же Ф.П. Костромин и С.К. Багдасарьянц добились разрешения выехать за границу без права возвращения на родину. Волею царя-батюшки в 1897 году был навечно выслан из России и Иван Рябошапка, неисправимый штундист. Поскитавшись с женой по Турции, бедолага оказался в Болгарии, где и угас в 1900-м.

А еще в 1895 году ревностный посетитель тюрем, лагерей и ссылок баптистов доктор-проповедник Ф.В. Бедекер, прибыв из Англии, попросил у Николая II разрешения «на встречу с братьями в Герусах, чтобы ободрить духовно и оказать им материальную помощь». Царь не воспротивился его просьбе, но направил секретные предписания жандармам «чинить ему препятствия на всем пути и какие только можно». Но Бедекер вместе с переводчиком своим Иваном Вениаминовичем Каргелем, пресвитером петербургской церкви, добрался до Гориса и пообщался со всеми страдающими за веру.

С того дня братья и стали получать больше средств на пропитание. Кто-то занялся огородничеством, кто-то разводил пчел, но в суровых условиях гор это занятие приносило мало пользы.

Сведения о докторе Бедекере крайне скудны. Известно лишь, что это была его вторая поездка к ссыльным. О первой есть воспоминания, которые оставил уже известный нам Степан Нездолий (в 1926 г. упомянут как пастор и проповедник славянской церкви меннонитов и баптистов в городке Блейн-Лейк, Канада):

«Однажды посетил нас в Герусах известный тюремный проповедник – Бедекер. Нас всех созвали в одно помещение, но секретарь полиции не разрешил ему долго говорить. В своей речи он утешал нас Божиим Словом и призывал быть верным Христу до конца. Русского языка брат Бедекер не знал, и его переводчиком был брат армянин Патвакан Тараянц».

Вот как одно из своих посещений Гориса описал сам Бедекер:

«В Герусах, очень отдаленной горной местности, мы нашли сосланных за веру братьев… Дороги там полны разбойников… Но зато какую неописуемую радость испытываем мы и братья от этого свидания. Это был поистине праздник сердец – короткий, но сладостный».

В 1899 году в Горисе оказался и Иван Степанович Проханов из семьи кавказских баптистов-молокан. Он изу-

чал богословие в Англии и по возвращении в Россию подпал под негласный надзор полиции. Проханов получил у Николая II разрешение на поездку к отцу, высланному в Горис в 1894 году.

В его дорожной тетради есть такая запись:

«Из Тифлиса проследовал я в старинный армянский город Шуши, оттуда верхом в село Герусы, где встретился со ссыльным отцом своим и со всеми, кто разделял тут его участь. Нередко путь мой проходил узкими тропами: далеко внизу в пропасти ревела река. Идя мимо виноградников, я срывал усыхающие уже грозди, которые особенно вкусны в январе. До чего велика была радость отца и его сотоварищей, когда увидели они меня, добравшегося таки до них в это удаленное армянское село. Зажатая горами укромная долина являла собой естественную тюрьму. В том селе невозможно было получить хоть какую работу, посему и перебивались ссыльные тем, что присылали им близкие или дальние родственники. А случалось такое крайне редко, так что прозябали они здесь и страдали изрядно. Им запрещали даже проводить молитвенные собрания, отчего душевных мук у них было поболе физических. Я поддержал их словом Божьим и передал посылки, адресованные им от лица церкви. Власти разрешили мне побыть с ссыльными целых пять дней. И не раз приходили мне на память слова апостола Павла: «Те, кого недостоин был целый мир, влачились по пустыням планеты, по горам, кручам и ущельям».

Гамлет Мирзоян

*Последователей русского евангелизма называли пашковцами – по имени главы движения полковника князя В. А. Пашкова (1831–1902).