№ 6 (236) апрель (1–15) 2014 г.

«Нас согревало чувство долголетней и надежной дружбы»

Просмотров: 3861

С конца ХIХ века мои предки-казаки несли сторожевую службу на юге Закавказья в районе Карса в Малом Ардагане. Это было суровое время жесткого противостояния между русскими и турецкими войсками и создания там опоры для дружеской поддержки армян. И тогда этот ресурс складывался из привлечения армянской молодежи в состав так называемых туземных сотен, придаваемых казачьим полкам, на плечи которых возлагались задачи по разведке переднего края и защиты тылов в местах дислокации казаков.

В процессе этого взаимодействия многие армяне-казаки прославились своими ратными подвигами, и их имена вошли в историю России и славного казачьего войска. Например, когда в 1863 году российский император Александр II прибыл на Кубань, в долину рек Белой и Пшехи, в качестве победителя в очередном этапе русско-турецкой войны и отметил это событие награждением особо отличившихся казачьих офицеров земельными наделами, то среди них значился и сотник Аваков, чье имя до сих пор носит один из хуторов Апшеронского района Краснодарского края. В более поздний период заселения этих земель туда привлекались переселенцы как из самой России и Малороссии, так и из христианской Армении. Последним для освоения отводились более привычные для них гористые места с удобными для земледелия долинами речек Пшехи, Тухи и Пшиша, а также морского побережья. В процессе освоения этих мест между их обитателями устанавливались деловые, дружеские, а затем уже и родственные связи. Люди поддерживали друг друга не только в повседневной жизни, но и в лихую годину. Например, в разгар войны 1914-1918 годов армяне оказались под угрозой геноцида со стороны турок, но русские люди страны протянули им руку помощи. И я горжусь тем, что мой дед, атаман станицы Усть-Лабинской Михаил Федорович Безродный добровольцем ушел на фронт и был включен в состав казачьего конвоя по сопровождению колонны беженцев численностью более миллиона человек – женщин, детей и стариков. По мере продвижения беженцев они не только обеспечивались всем необходимым, но также по возможности обустраивались и обеспечивались работой. Конечным пунктом продвижения беженцев стал нынешний Апшеронский район Кубани, где им великодушно были предоставлены хутора, доставшиеся в 1863 году за заслуги перед Отечеством казачьим офицерам Озерову, Подольскому, Папоротному, Червякову и другим. Мне еще довелось общаться с одним из таких переселенцев, пережившим эту эпопею в пятнадцатилетнем возрасте. Звали мы его дедушка Назарет, и я с большим интересом внимал его рассказам, поскольку он всегда выражал самую искреннюю признательность русским людям вообще и моему деду в частности за свое спасение.

Они же, эти переселенцы, на новом месте споро взялись за дело и вскоре превратили свои хутора в цветущие сады, виноградники и огороды. И в лихую послевоенную пору эти очаги жизни превратились в спасительный источник продовольствия для всей прилегающей округи. Кроме того, дети некоторых из них – уже наши сверстники – потом учились вместе с нами в школе и являлись близкими нашими друзьями, например Рафик Степанян. С наступлением летних каникул мы нередко наносили им ответные визиты и всегда были желанными гостями, нас гостеприимно встречали и знатно угощали. Все это, безусловно, являлось отражением отношений между взрослыми – нашими родителями или даже дедами. А отношения эти всегда были дружественными и искренними, а их источником неизменно оставалась благодарность за братскую помощь в пору народной драмы. И в годы Отечественной войны эти поселения служили опорными пунктами наших партизан.

Но еще несколько раньше, когда весь наш народ переживал жестокий прессинг революционного переустройства жизни, укоренившиеся принципы взаимопомощи в очередной раз помогли людям выжить. Например, один из моих дедов, Андрей Феактистович Вайненко, как кулак сосланный в 1928 году за Урал, затем бежавший оттуда и осевший в дебрях отрогов Западного Кавказа. Вскоре он установил контакт с трудолюбивыми людьми и совместно с ними занялся делом. И делом этим являлись пчелы, а напарником по ремеслу был Аракел Устьян, проживавший в верховьях притока Пшехи – небольшой, но своенравной речушки Тухи, на так называемой Бакинке. А тем временем, как утверждают официальные источники, по мере успешного строительства социализма в отдельно взятой стране обострялась и классовая борьба. И на ее подавление мобилизовывалась передовая молодежь. На этот раз речь шла о частях особого назначении (ЧОН), в состав которых призывались, самые надежные. И такой чести удостоились мой отец Тимофей и его сверстник Самвел Устьян – отец Николая Устьяна. Их отряд действовал на территории станицы Нефтяной и всего бассейна речки Тухи. Непростое и очень противоречивое было это время, и чоновцам нередко приходилось крепко надрывать свои души, но никто из них не дрогнул и не предал. Потом началось строительство колхозов, и юные друзья снова были востребованы властью: Самвел возглавил колхоз на Бакинке, а Тимофей перешел на службу в следственный отдел станицы Апшеронской.

Потом грянула война, и друзья ушли на фронт, а у него в тылу возникло партизанское формирование, в состав которого входили рабочие-нефтяники и те, кто относился к руководящему партийному звену, и их близкие родственники. Например, Самвел Аракелович Устьян: на войне он стал красным командиром, и его семья подлежала эвакуации в случае прихода немцев. Или уходить в партизаны. Именно такая дилемма возникла перед юной супругой красного командира – Александрой Устьян. И несмотря на то, что на ее руках находилось двое младенцев: Николай трех с половиной лет и практически грудная Оля, она выбрала ратный путь. Описывать все перипетии сделанного ею выбора не берусь. Ограничусь лишь упоминанием о том, что маленькая девочка не вынесла условий походной жизни, а вот старшенький Коля, которого мама носила за плечами в солдатском вещевом мешке, стал самым юным партизаном не только в нашей округе, но чуть ли не единственным во всей истории Великой войны.

После ее окончания и возвращения фронтовиков домой наши отцы, не мешкая, включились в восстановление нормальной жизни и по старой традиции всеми силами помогали друг другу. Голодной весной 1947 года я заболел воспалением легких, и от верной смерти тогда меня спасла старая дружба наших отцов. В каком-то хуторском загашнике нашли они необходимый для моего выздоровления кусок буйволиного жира, и это меня спасло. А несколько позже, уже в декабре того же года, мы приобрели корову, но для ее содержания у нас не имелось даже пучка соломы. И тогда опять выручила мужская дружба, и Самвел помог Тимофею раздобыть драгоценную копну сена на каком-то отдаленном хуторе.

Эти люди не только сообща трудились и решали неотложные проблемы, но и отдыхали вместе. Такие минуты выпадали нечасто, но праздники оставались святым делом, а уж День Победы и подавно. И мне запомнился один такой случай. Это было 9 мая 1948 года, когда группа фронтовиков собралась отметить этот день на хуторе Озеров. Команда собралась до десятка взрослых и нас, детей, несколько душ. Возглавлял эту компанию знаменитый на всю округу главврач местной больницы Федор Иванович Кариба, а в ее состав входили рентгенолог больницы Иван Евсеевич Бобырь, техник Семен Степанович Пинчук, душа застолья Самвел Аракелович Устьян, мой отец и еще несколько уважаемых людей… До места добирались на больничной линейке, запряженной парой прошедших войну резвых лошадок. Все мероприятие проходило на открытом воздухе, за тушей зажаренного на вертеле барана, в обстановке воспоминаний минувших дней ратного подвига.

А тем временем и мы подрастали и тоже завязывали дружеские узы. Наши отношения с Николаем Устьяном складывались как бы сами по себе. Он жил по соседству с моим дедом Андреем Вайненко, сиречь родным братом моей бабушки Евдокии, куда я частенько наведывался на мед и общался с Колей. В средней школе эти контакты стали приобретать более целенаправленный характер и по интересам, главным из которых являлся спортзал. Коля отличался красивой фигурой, крепким сложением и тягой к штанге, что ему обеспечивало и уважение ребят, и искрометные симпатии девчонок. В девятом классе нас повезли на уборку картошки в станицу Кутаисскую. Стояла чудесная погода, и нам эта работа доставляла настоящее удовольствие. Еще бы: днем мы с искренним энтузиазмом выкладывались на работе, а вечером у костра пели песни, играли в «третьего лишнего», «ручеек» и рассказывали различные наивные страшилки… По завершении полевых работ за нами приехали обычные бортовые грузовые машины, без каких бы то ни было приспособлений для перевоза людей. Позабирались мы в эти ящики на колесах и двинулись в дорогу. А она, эта самая дорога, больше походила на трассу танкодрома. Машина с классом Николая шла впереди нашей, ребята стояли, держась друг за друга или же, присев на корточки, за борта кузова. Со стороны машина напоминала какое-то живое существо, которое яростно изгибалось в полном соответствии с рельефом местности. В какой-то момент ее правое заднее колесо обрушилось в глубокую колдобину, кузов лег на бок, и все «пассажиры» посыпались на землю. И в этот момент мы все увидели, как Николай подхватил двух ближайших к нему девчонок и мягко поставил на землю. Это было нечто, что определяло цельность и гармоничность сущности его духа и тела. И хотя потом он никак не хотел признавать свои действия чем-то геройским, однако эта его готовность приходить людям на помощь осталась главной чертой его характера.

После школы мы разъехались, и Николай пошел по стопам отца и поступил в сельхозвуз. А вскоре его призвали на военную службу, где он сразу обнаружил свое подлинное призвание к военной карьере. С этого момента наши судьбы пошли параллельно. Мы почти не встречались, но были подробно осведомлены о делах друг друга. Наши отцы общались, обменивались информацией о нас и даже как-то по-доброму состязались между собой по поводу наших успехов. Но однажды случилось чудо. Мы с женой оказались проездом в Москве и, как все иногородние, направились в знаменитый тогда на всю страну универмаг «Москва», что на Ленинском проспекте. И, как говорится, нос к носу столкнулись с Николаем. Накоротке тепло пообщались, обменялись новостями и снова расстались, но через родителей держали друг друга в поле зрения. В это время служба разбросала нас по «заграницам»: он служил в Группе советских войск на территории Восточной Германии, а я – в тропической Африке. Наши отпуска не совпадали по времени. И нередко нас от встречи отделяло всего несколько дней. Но зато наши приезды на малую родину превращались в настоящую сенсацию. Ну, начать хотя бы с того, что Николай Самвелович первым их наших сверстников приехал на собственной машине, и не на каком-то там «Москвиче», а на самой вожделенной по тем временам – «Волге» ГАЗ-21. Вторым сенсационным ходом в этой импровизированной и неформальной игре оказался мой приезд в отпуск на «Волге» ГАЗ-24, вообще невиданного там до этого чуда. Мы стали звездами первой величины на небосводе нашего городка. И примером для назидательного воздействия на местную подрастающую молодежь. По принципу: смотри и запоминай, что даже коню ученому живется лучше, чем неученому человеку.

Нас приглашали в школу и просили выступить перед детьми. Но один уникальный результат от наших совсем ненамеренных, но абсолютно искренних действий все же крепко прижился. С тех далеких пор у наших сверстников и одноклассников закрепилась традиция – летний период отпусков использовать для сентиментального общения и долгожданных признаний в тайной юношеской любви. Теперь мой старый друг Николай из всеобщего любимца превратился еще и во всеобщее наше земляческое достояние, без которого не может успешно пройти ни одно дружеское мероприятие. И если он мне оттуда звонит, то это значит, что он находится в окружении школьных друзей, голоса которых я тоже могу слышать. И это подлинное счастье!

Потом наши дороги сошлись в Москве, где он учился, а я служил. Общались семьями и познакомили детей. В 1982-м Николай Самвелович получил назначение в Алма-Ату, а затем был переведен в Хабаровск, и теперь мы уже поддерживали контакт по телефону. И очередной раз он зазвонил у меня 18 февраля 1985 года в пять утра. Звонил Николай Самвелович по поводу присвоения ему генеральского чина. Но сделал это изысканно тонко и по-дружески деликатно. Он сообщил о том, что считает это обстоятельство нашим общим достижением, и твердо отметил, что мы оба, в одинаковой степени, заслуживаем этой чести.

Потом началась перестройка, и наступила пора новых кадровых перестановок. Новым министром обороны СССР был назначен Дмитрий Тимофеевич Язов, который со всем составом руководства Дальневосточного военного округа перебрался в Москву. А вместе с ним и мой друг Николай Самвелович. С тех пор мы неразлучны. За это время много чего произошло: и радостного, и печального. Случались и подлинные испытания. Например, генералу Устьяну довелось оказаться в числе двух, включая посла СССР Бориса Николаевича Пастухова, последних советских представителей, которые общались с всеми покинутым и оставленным на съедение талибам вторым президентом Афганистана Мохаммадом Наджибуллой. Николай Самвелович, как человек, преданный воинскому долгу и солдатской дружбе, до сих пор не может спокойно вспоминать этот момент в его жизни.

После этого в нашей жизни еще были и мелкие неприятности, и тяжелые утраты близких людей, и жизнеутверждающие радости по случаю рождения детей и внуков. Но всегда и неизменно нас сопровождает согревающее чувство долголетней, надежной и искренней дружбы. И не в последнюю очередь ее неиссякаемым источником служит какая-то, именно только ему одному свойственная готовность приходить людям на помощь. И ее животворящая сила состоит в доброй традиции наших предков беззаветно творить добро там и тогда, где и когда в нем нуждаются. И, к счастью, эта традиция проявляется и у наших детей и внуков. И я искренне благодарен судьбе за те обстоятельства, которые меня свели с человеком, другом и братом – Николаем Самвеловичем Устьяном. И пошли ему, Господи, счастье, здоровье и радости жизни на долгие-долгие годы!

Олег Безродный, ветеран военной службы

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 19 человек

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты