№ 10 (240) июнь (1–15) 2014 г.

Краткий устав патриота

Просмотров: 3297

Патриот – значит соотечественник (если исходить из греческой основы слова). А раз так, то патриотизм можно охарактеризовать как соотечественниколюбие. Нормальное занятие: одни любят пиво, другие сало, третьи шашлык, а также соотечественников. Сие есть индивидуальное эмоциональное и нравственное состояние человека, прямо скажем, не худшее состояние. Это с одной стороны. С другой стороны, патриотизм – это идеология, а также и политика. Как состояние индивидуальное патриотизм – личное дело каждого. Такой патриотизм уживчив, не претендует на объективность, универсальность и обязательность. А как идеология и политика – штука серьезная и небезобидная. Идеологический патриотизм, как правило, стандартен, обязателен, непреклонен и воинствен. Как политика – это прием, внешне романтическое средство для достижения масштабных и далеко не романтических целей. Всякое государство пытается воспитать свой народ в духе ортодоксального патриотизма, что вполне естественно, ибо любовь к отечеству порождает, с одной стороны, самопожертвование, с другой – терпение, а от самопожертвования и терпения народного ни одно государство не откажется. Со времен Древнего Рима.

Дружба народов

С тех самых времен и существует так называемый «имперский патриотизм». Советский патриотизм, к примеру, был типичным его проявлением в современном мире. Отмечают также национальный патриотизм, то есть любовь к собственному народу, трепетное отношение к этническим корням и национальным символам. Национальный патриотизм в многонациональной империи не исключает патриотизма имперского, если не противоречит ему. Это опять же видно на примере Советской державы, которая до поры до времени поддерживала и поощряла развитие как экономики, так и культуры примкнувших к ней народов. Хотя молодых сейчас иначе учат (их легче лепить), тем не менее, замечу, что подчинение империи, наряду с недостатками, имело также ряд преимуществ. Вопрос непростой – что теряют и что обретают менее развитые страны, впав в зависимость от стран более развитых. Ведь, скажем, в Индии или в Алжире (в бывших колониях Англии и Франции) наиболее продвинутая часть интеллигенции по сей день англоязычная и франкоязычная. Заметная часть индусов и алжирцев (давно уже свободных и независимых) посейчас живет на две страны, заполонив территории бывших ненавистных завоевателей. Нравится это англичанам и французам – другой вопрос. И есть ли дружба между этими народами – тоже неведомо. Во всяком случае, журнал под названием «Дружба народов» у них не издается. Не знаю, как насчет реальной дружбы народов, но искренний интерес друг к другу у советских народов существовал. Я никогда не считал, что народы могут дружить. Вражда – другое дело, на вражду их легко спровоцировать. Да и что за выражение такое – «братский народ»? Братья далеко не всегда терпимо относятся друг к другу; я лично знаю родных братьев, которые годами не общаются, не чувствуют ни малейшей в том потребности и слышать друг о друге не желают. Нет, граждане, дружить могут отдельные люди и по своим, известным им параметрам, братья они, сестры, дяди, тети, кузины или соседи – неважно. Так, собственно, и было в памятные мне 70-е и 80-е. Дружили тогда активно и неформально. Там и сям проходили акции по линии культурных и прочих связей, но одно дело официальные мероприятия, а другое – настоящая, человеческая дружба. Она имела место. То есть представитель другой национальности за тысячи километров знал тебя, понимал, интересовался и испытывал потребность в общении. Вспомните известные взаимоотношения Андрея Битова и Гранта Матевосяна, в результате чего родилась прекрасная книга «Уроки Армении». У меня самого были в те времена хорошие друзья из Украины, Эстонии, России, Казахстана, Латвии – люди разных национальностей. С одними я общался больше, с другими меньше, но не было в наших отношениях фальши и прагматизма. К счастью, сохранились с тех пор толстые связки писем. Недавно их перечитывал. Не для галочки же мы их писали и дружбу народов не имели в виду. Мой хороший приятель (о нем я упоминал и прежде), ныне покойный Евгений Сергеев, публицист, искусствовед, литературный критик, приезжал ко мне в Ереван без всякого повода. Он тогда был одним из ведущих авторов «Литературной России». Написал несколько очерков об Армении, стал переводить на русский язык армянских поэтов, погрузился в армянское изобразительное искусство. Будучи коренным москвичом, обожал свой город и при случае показывал мне скрытые от глаз затаенные уголки Москвы. Гордился тем, что он настоящий, чистокровный русский человек бог знает в каком поколении. После первого посещения Еревана, помню, признался мне: «Знаешь, я думал, у вас таких, как ты, Русланов много. Оказалось, нет». Позже я, поездив по России, сделал ему аналогичное признание: «И в России, несмотря на ее просторы, таких, как ты, оказалось немного». Нет, что ни говорите, дружат не народы, дружат люди. Правда, менталитет одного народа может подойти вам больше, а менталитет другого – меньше. Но, судя по тому, что армяне уживаются везде, от Австралии, Новой Зеландии и Индии до Аргентины, Мексики и Канады, им подходит любой менталитет.

Патриотизм

Политики, государственные и общественные деятели обычно преподносят патриотизм однозначно, как прямое руководство к действию, что вполне объяснимо. А вот деятели культуры в разные времена относились к нему и высказывались о нем по-разному. Мой любимый Бернард Шоу: «Патриотизм – это когда вы считаете, что эта страна лучше всех остальных оттого, что вы здесь родились». Или Гете: «Не может быть ни патриотического искусства, ни патриотической науки». Знаменитое высказывание доктора Сэмюэля Джонсона, повторенное Амброзом Бирсом: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя». Писатель-мистик Амброз Бирс внес поправку в эту классическую фразу: не последнее, а первое прибежище. Он, как известно, бесследно пропал, Амброз Бирс. Кто знает, по какой причине пропадают или раньше времени без видимых причин помирают люди... Куда исчез, например, в расцвете лет Хачатур Абовян... У меня нет ответа на этот вопрос, но я знаю, что люди яркие, сложные, прожившие не одну жизнь и вобравшие в себя не одну культуру, нежелательны для серого окружения. Я встречал патриотов искренних, думающих (не «штатных», это совсем другой тип) и пришел к выводу, что хороший человек и настоящий интеллигент не заявляет о своем патриотизме, не призывает других к нему присоединиться, патриотизм в нем не зашкаливает, а временами он сам ставит его под сомнение. Вот знаменитые слова Пушкина: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство». Вторую часть этой фразы, по-видимому, и можно считать позицией патриота. Или Петр Чаадаев: «Я предпочитаю бичевать свою страну, предпочитаю огорчать ее, но не обманывать». Если же кто-то к месту и не к месту твердит о своей безмерной любви к родине и народу, призывая остальных следовать его примеру, то тут, наверняка, что-то нечисто. Прочитывается цель, сверхзадача, и, скорее всего, она не связана ни с родиной, ни с народом. Если спросите меня, то есть патриотизм хитрецов и патриотизм простофиль. Есть и третий – патриотизм рассудительный, критический. Русской культуре была присуща скорее эта третья форма патриотизма. Хотя крайностей всегда хватало, хватает и сейчас. Любопытна в этом смысле классическая метаморфоза, произошедшая с Николаем Гоголем. Живя долгое время в Риме, он в своих письмах признавался, что настоящей родиной своей считает Италию, вспоминает с содроганием холодный Петербург, присутственные его места и жутких чиновников. Проходит несколько лет, Гоголь пересматривает жизнь свою и все свое творчество, отметая при этом лучшее, что было им сделано, и издает знаменитые «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), где призывает любить Россию и уважать ее правителей. Великий Гоголь, ироничному слогу которого подражал сам Достоевский, неожиданно и к удивлению окружающих незадолго до смерти вдарился в патриотический пафос: «Нет, вы еще не любите Россию. А не полюбивши Россию, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам»...

Космополитизм

Патриотизму обычно противопоставлялся космополитизм. Слово такое же древнее, и тоже греческого происхождения. Космополит ставит общечеловеческие интересы выше национальных, считая себя жителем планеты, а не того кусочка земли, где ему, не по своей воле, суждено было родиться. Первым космополитом был Диоген Синопский, провозгласивший себя гражданином мира. В Средние века имел место космополитизм религиозный, связанный с распространением христианства. Наряду с тем существовал также светский космополитизм. В XVIII веке французский писатель и путешественник Фужере де Монборн написал роман «Космополит, или Гражданин мира», где рассуждает таким образом: «Мир подобен книге, и тот, кто знает только свою страну, прочитал в ней лишь первую страницу». Даже Ленин был сторонником космополитизма, полагая, что в будущем произойдет слияние и синтез народов и культур. Более того, он призывал объявить непримиримую войну великодержавному шовинизму, то есть идее абсолютного превосходства господствующей нации над нацменьшинствами. В большевики и революционеры, как известно, записывались люди самых разных национальностей. Однако уже при Сталине появилось ругательное выражение «безродный космополит». Космополитами в Совдепии называли не космополитов как таковых, а людей, тяготеющих к западной культуре. За космополитизм преследовали, могли даже посадить. Но с таким же успехом могли посадить и за национализм, как это случилось в 1936 году с великим поэтом Егише Чаренцем, автором сатирической (я подчеркиваю – сатирической) повести «Страна Наири». На то она и идеология, чтобы жонглировать ею как угодно. Космополитов и в поздний советский период не очень любили. К примеру, нас, писателей-фантастов, считали скрытыми космополитами, посему и приходилось декларировать существование армянской, грузинской, украинской, молдавской, русской и всякой иной фантастики. (Хотя если исходить из национальности авторов, то и русская не была строго русской.) Опасный был жанр, его называли литературой с «двойным дном». Притчевая, социальная, философская фантастика вызывала недоверие, больше ценились идеологически выдержанные, лишенные двусмысленных намеков произведения, рассказывающие о будущем науки и человечества. Русский писатель Иван Ефремов (больше все же ученый) с успехом и не без таланта описывал в своих книгах коммунистическое завтра, где, кстати, явно проглядывали космополитические идеи Ленина, которого Герберт Уэллс, если помните, называл кремлевским мечтателем. В девяностые мой интерес к научной фантастике пропал, но это другая тема.

В мире проистекают два противоположных, казалось бы, взаимоисключающих процесса. Космополитизм перетекает в глобализацию, с одной стороны, и здесь работает не столько идея «всеобщего братства» и единого для всех мира, сколько понятная всем экономическая составляющая. С другой стороны, когда «дружная семья» советских народов, разбежавшись по своим квартирам и прикрыв дверь в одну сторону, пробила окно в другую, у этих народов, в противовес великодержавному шовинизму, начал зашкаливать свой собственный патриотизм. Местами он плавно перетекает в ура-патриотизм, а тот, в свой черед, – в национализм. При благоприятных условиях расстояние между тем и другим кратчайшее.

Национализм

Расстояние кратчайшее, а разница есть. Предполагается, что патриот любит свою родину и свой народ, не принижая при этом другие народы. Патриот «за», а не «против». Националист же чаще всего «против». Начав с любви к своему народу, он ищет врагов, дезориентирующих его и мешающих ему жить. «Мой народ безгрешен, ибо я безгрешен», – так думает националист. Стратегия его борьбы учитывает в первую очередь язык и этнические корни. Однако если с этническими корнями может произойти путаница (сколько было смешанных браков только за последние сто лет!), то с языком все ясно. И опять же, националист развитие собственного языка видит в подавлении и принижении языка другого. Хотя, если учесть Всеобщую декларацию прав человека, этот космополитический институт образца 1948 года, каждый человек волен употреблять тот язык, какой ему ближе. Права человека – вещь неоднозначная, их можно по-разному истолковать и в разных упаковках подавать. Не говоря уже о правах одной части населения, противоречащих правам другой ее части. Это выглядело смешно, когда спустя десять-пятнадцать лет после распада Советского Союза отдельные этнические сообщества сделали вид, будто не знают, не помнят, никогда не слышали русского слова. Притом что мир об их существовании имеет смутные представления, они упрямо говорят исключительно на своем языке, в отрыве от всего, что происходит на планете. Парадокс заключается в том, что нынешняя легкость пересечения границ (по сравнению с памятным «железным занавесом») не способствовала тому, чтобы новые, теперь уже независимые и свободные, могли бы органично вписаться в другое общество и в другую культуру. Они в тех краях, зная даже иностранный язык, как правило, кучкуются, соприкасаясь лишь с внешней, витринной стороной местной жизни. Возможно, их дети, возможно, их внуки... Но сами они эмигранты, то есть пришлые, чужие, непонятные, пусть даже семи пядей во лбу, и таковыми останутся. Однако так устроен человек, существо биологическое, что моральная сторона для него теряет значимость, оттесняясь качеством жизни.

Национализм, не являясь прямой причиной, часто становился поводом, оправданием и прикрытием многих войн. Философы не раз отмечали тот парадоксальный факт, что одинаковое право считать себя патриотами могут иметь обе воюющие стороны, и несмотря на это, им приходится истреблять друг друга, плодя погибших героев с той и с другой стороны. Вот что писал по этому поводу Лев Толстой (не будучи космополитом): «Скажите людям, что война дурно, они посмеются: кто же этого не знает? Скажите, что патриотизм дурно, и на это большинство людей согласится, но с оговоркой: «Да, дурной патриотизм дурно, но есть другой патриотизм, тот, какого мы держимся». Но в чем этот хороший патриотизм, никто не объясняет...» Далее Толстой рассуждает о том, что патриотизм, который в свое время привел к объединению людей в государства, со временем начинал разрушать эти же государства: «Ведь если бы патриотизм был только один – одних англичан, скажем, – то можно было бы его считать объединяющим или благодетельным, но если есть патриотизм английский, немецкий, французский, русский, все противоположные один другому, то патриотизм уже не соединяет, а разъединяет». Что любопытно – Толстой употребляет слово «патриотизм», не прибегая к более подходящему для нас понятию «национализм». Возможно, потому, что понятие это не было тогда в ходу. И еще одна деталь. Бытует точка зрения, будто национализм маленьких народов не так опасен, как шовинизм народа большого. Толстой утверждает обратное: взрывоопасен как раз патриотизм (опять же «патриотизм») малых, угнетенных и утерявших былое величие народов. Если говорить о взрывоопасности, то национализм (лучше придерживаться этого слова) носит характер эпидемии. То есть, возникнув в одной точке, он мгновенно распространяется в прилегающих территориях. Один национализм противопоставляется другому, болезнь распространяется и нарастает, обретая агрессивные и трудноизлечимые формы.

Квасной патриотизм и либеральный национализм

Если допустить, что существует все же подлинный, лояльный, неагрессивный патриотизм, то пародией на него можно считать ура-патриотизм, или квасной патриотизм. Квас считался народным русским напитком, отсюда ироничное словосочетание, впервые употребленное князем П. Вяземским в середине ХIХ века, в те времена, когда шли ожесточенные дебаты между славянофилами и западниками. Убежденный западник В.Белинский пишет в 1847 году (в год выхода «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя): «Терпеть не могу я восторженных патриотов, выезжающих вечно на междометиях или на квасу да каше».

Если поискать в словарях, можно найти и такое выражение – «либеральный национализм». Это националисты, допускающие существование общечеловеческих ценностей (например, права человека), по отношению к которым патриотические категории занимают подчиненное положение. Либеральный национализм высоко ценит свое, но не утверждает его во вред другим или за счет других. Иначе говоря, снова возвращаемся к лояльному патриотизму. Однако не в терминах дело.

В патриоты б я пошел, пусть меня научат

Скажете, что придираюсь. Но сами посудите: раз пригласили русскую актрису вести армянское мероприятие, транслируемое по первому каналу армянского же телевидения, то попросили бы ее хорошо выучить текст или хотя бы не заикаться при произнесении незнакомых фамилий. Фамилии эти хорошо известны тем, кто ее пригласил, но по тому, как она их проговаривает (будто камни во рту перекатывает), складывается ощущение, что бедняжка заблудилась и попала не туда. А дело происходит в концертном зале Кремля. Как-то нескладно получается. Я вообще не понимаю этого принципа, когда ведущих двое – он и она – и каждый бодрым голосом читает по бумаге свою реплику, часть придуманной кем-то шутки, о качестве которой говорить не стану. Это похоже на родительский день в пионерлагере. Помните фильм Элема Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен» с Евгением Евстигнеевым?.. «Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы» – веселее...» Однажды студентом я побывал худруком в большом подмосковном пионерлагере. Дети, если найти к ним подход, прекрасные артисты, они естественны, прикидываются от души и не знают в том меры. Взрослые меру знают, однако тоже умеют прикидываться, говорить и бодрее, и веселее. Короче, в лагере и в концертном зале происходит одно и то же, только детей гладят по головке и дарят плюшевых мишек, а взрослым выдают гонорары, и подозреваю – нехилые. И пусть, я не против. Меня наигранная бодрость смущает. Отдельные детали напрягают. Напрягали всегда. Когда, к примеру, иноземные гости начинали перечислять наши национальные достоинства. Я, как и все нормальные люди, понимаю, что этому конкретному человеку до наших достоинств, равно как и до недостатков, дела нет, но надо похвалить, вежливость требует. А что сказать? Трудолюбивый (аплодисменты). Талантливый (аплодисменты). Народ-строитель (аплодисменты). Лучше своих соседей (бурные аплодисменты). Малые народы, подобно молодящимся дамам преклонного возраста, чрезвычайно падки на комплименты. Тут как с людьми: все дело в том, добрали вы по жизни чего-то или не добрали. Меня раздражают нелепые вопросы журналистов, обращенные к именитым гостям, типа: «понравился ли вам наш город» или «что вы думаете о нашем народе». Что он вам может ответить: ужасный город, а народ так себе? И начинает человек, заикаясь, выдавливать из себя похвалу. Безусловно, Ереван красивый город, я мало видел таких уютных городов, но не насилуйте человека, не толкайте кулаком в бок. По логике вещей и на правах гостя он скажет несколько приятных слов о любой стране, о любом городе, о любом народе, так стоит ли вокруг этого события создавать ажиотаж и делать обобщения? А еще – святое дело – подражать в телевизионных шоу западным звездам. Хоть одной западной звезде придет в голову подражать нашим? Я понимаю, существует заданный телевизионный формат, но неужели вам ни о чем не говорит сам унылый факт: мы хотим быть похожими и не дотягиваем? Они-то наших не знают, а случись услышать, разве что вежливо и снисходительно похвалят. Сие странное положение вещей, имеющее хождение не только у нас, но и в общечеловеческом масштабе, я описал несколько лет назад в очерке «У каждого лилипута свой лилипут». Очерк был принят хорошо, но если бы статьи, очерки, эссе, стихи, доклады и иные формы высказываний могли что-нибудь изменить в этом мире, мы давно жили бы иначе. Были бы у нас сегодня и нормальное образование, и нормальная медицина, и нормальная культура, и уверенность в завтрашнем дне, и достойная старость. Ничего этого нет. И чем нескладнее жизнь, тем больше патриотизма. Патриотизм через край переливается, фонтаном брызжет, удержу нет. И не думайте, что уезжающие не патриоты. Будем считать, что это нередко обиженные, разочарованные, обманутые патриоты.

Подойдем с другого конца. Можно любить соотечественников? Можно. А видеть их недостатки можно? Конечно. Можно любить свою страну? Можно. А ее недостатки отмечать можно? Еще бы, ведь они и лежат в основе нашего дискомфорта. Но почему мы решили, что кто-то должен создавать нам комфорт? Как же, скажете вы, ведь есть правители, которых мы выбирали и которым по должности положено обеспечивать этот самый комфорт. Выбирали мы их или нет – вопрос спорный, но не в этом дело, в конце концов, могли выбрать кого угодно и остаться недовольными. Отчего? Да хотя бы оттого, что не спросим себя, кто эти люди, откуда они взялись, с луны свалились или из соседнего подъезда вышли, на одном с нами языке говорили. А если они – продолжение нас, наше отражение?.. Гляньте на всякий случай в зеркало. Нет, вы все же гляньте! Вы скажете: я умный, честный, книжки читал, Росинанта седлал... Очень может быть. Видели фильмы про вампиров? Видели, как у, казалось бы, нормальных людей в определенных условиях прямо на глазах клыки вырастают?.. Попробуйте ступить на их территорию. На своем нелепом Росинанте. Это я об уходящем, новое поколение к Росинанту даже близко не подойдет. Оно выросло на компьютерных играх, в которых важно выиграть, захватить, победить, уничтожить. Оно и литературу не читает, детскую – тем более. Говорю не о Гарри Поттере, а о таких, скажем, забытых писателях, как Майн Рид, Фенимор Купер, Жюль Верн, Носов, Каверин, Катаев, Кассиль, Пантелеев...

Неважно, при советской власти дело происходит или при какой другой – воспитательная, этическая, нравственная основа везде одинакова. Есть у Пантелеева очень неплохие повести («Пакет», «Республика ШКИД»), но я по случаю вспомнил маленький, незамысловатый рассказ под названием «Честное слово». Мальчик играл с друзьями в военную игру, и его под честное слово поставили сторожить какую-то будку в городском парке. Поставили, забыли, разбежались по домам, а мальчик остался стоять на карауле возле будки. И вот уже темнеет в парке, и последний прохожий, автор рассказа, видит в полумраке испуганного пацана, беспомощно прижавшегося к будке и тщетно высматривающего своих товарищей. «Они о тебе забыли, наверное, иди домой», – предлагает он мальчику, выслушав его рассказ о затянувшейся игре. Но мальчик дал честное слово, он не может покинуть пост. «Хорошо, я отменяю приказ твоих товарищей, можешь оставить пост». – «Не могу, – отвечает мальчик, – потому что вы не военный, вы не можете отменить приказ». Приходится автору, уже в полном мраке, выскочить на улицу, найти первого попавшегося офицера, объяснить ему ситуацию и привести к будке. Тот, отдав честь пареньку, благодарит его за службу и отдает приказ «вольно». Затем они берут мальчика за руки и ведут его, давшего и сдержавшего честное слово, домой. Такая вот нехитрая история.

Где пробелы нашего собственного воспитания, кого мы сами воспитали и что из этого получилось – вот что важно. Ведь Родина – не территория и не роддом (не знаю ни одного человека, которого тянуло бы в тот роддом, где он появился на свет). Для меня Родина – это детство, юность, язык, родные и близкие, друзья и подруги, книги, чувства, переживания, маленькие и большие открытия... Но язык может быть не один, и друзья могут меняться, и города, и страны, и учебные заведения, и чувства наслаиваться, и открытия нарастать, и масштабы станут иные, и тогда окажешься в большом-пребольшом мире со своей маленькой-премаленькой родиной. Будешь ли ее искать и как найдешь – перемещаясь в пространстве или внутри себя – дело твое. Но однажды может всплыть простая и ясная, как твое детство, истина: родина – это ты, а значит, каков ты, такова и родина.

Руслан Сагабалян

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 13 человек

Оставьте свои комментарии

  1. "Чацкий сел в карету и крикнул- В АЭРОПОРТ!" из сочинения школьника. Ничего смешного нет. Таковы все люди. Они дополняют незнание понятными и принятыми элементами и понятиями. Нам свойственно дополнять своими "аэропортами" эпоху Перикла и Столыпина. Человек вообще недостаточно образован. И я не имел ввиду таких "избранников" как Царёв, что не слыхал об Оскаре Уалде, что не противоречит патриотизму, но соседней страны... Короче. Мы разные. И пользуемся тем же языком по-разному. А уж какой смысл вкладываем в то или иное понятие - одному Богу известно, а может ему наплевать. Руслан затронул безумное количество проблем в очередной раз. Ответить за нас и для нас он и не смог бы. Главное, чтоб мы сами попытались понять, почему хотим уехать. Английский газон требует ухода в течение дня всего лишь 15-20 мину, но в течение 300 лет. Или скажем так: первый компьютер занимал пару-тройку комнат, сегодня смартфон эффективней в 1000 раз. Развитие, воспитание, образование. Нужно время, чтоб дойти от многокомнатного чудовища до изящной и функциональной модели. Имперские патриоты похожи на дикарей, не умеющих завести Студобекер, но нагрузившие его "товаром" и толкающие его шумною толпой. Для поднятия духа толкающих, на Студобекер вывешивают портрет вождя. Можно несколько портретов: с аистами, в реактивном самолёте или на трёхколёсном мотоцикле. Так могут ли эти толкающие любить и уважать друг друга? тебя? меня? наше право быть не как они? не быть с ними , а изучать электросхему незаводящегося Студобекера, чтоб облегчить им же участь? или мы, нетолкающие, национал-предатели? А массовики-затейники (назови их СМИ)бегающие вокруг и ввиде независимой информации кричащие: "Да, да они называют вождя жёлтой рыбой и ещё земляным червяком!" Замени "патриотизм" разумом. Толпа начнёт расходиться по своим делам, кое-кто дасп пинка шакалу - информационному, Студобекер с товаром вождя и портретами останется там где ему и место. Просто нужно время...300 лет
  2. Патриотизм автор трактует по-своему.Может он прав.
Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты