№10–11 (262–263) июнь 2015 г.

Память и памятники

Просмотров: 6633

Воспоминания. Письма. Статьи. Заметки. Суждения современников

У этой книги сложная судьба. Как и у ее автора, скульптора Сергея Дмитриевича Меркурова. Сергей Меркуров родился в 1881 году Александрополе и в течение всей своей богатой событиями жизни сохранял глубокую привязанность к национальным корням. Юношей в 1902 году, проявив фанатичную тягу к искусству, он отправился в Европу. Помимо занятий скульптурой, изучал философию. В искусстве его учителями были известнейшие мастера того времени. Благодаря своему таланту и упорству молодой армянский скульптор завоевал признание и по возвращении в 1907 году в Россию приобрел известность и в столице, и на родине в Армении.

По мере того, как крепло мастерство Сергея Меркурова, росли и не ослабевавшие с годами востребованность и признание. На протяжении всей первой половины бурного ХХ века до самой кончины в 1952 году скульптор самоотверженно работал. Над его произведениями оказалось не властно ни переменчивое, наполненное политическими катаклизмами время, ни вкусы временщиков от искусства. Работы Сергея Меркурова и по сей день украшают города и в России, и на родине скульптора.

По большей части это изваяния, место которым в музейных залах. Это произведения, предназначенные для того, чтобы видели их миллионы людей. Памятники Ленину в Ереване, Тимирязеву и Льву Толстому в Москве – в этих и многих других монументальных работах на века запечатлены люди, вошедшие в историю, люди, над которыми время не властно. Благодаря таланту ваятеля их зримые образы остались в памяти многих поколений.

Через несколько десятилетий после кончины Сергея Дмитриевича его сын Георгий и сноха, известный искусствовед И.Г. Меркурова, собрали огромный литературный и изобразительный материал и подготовили к печати книгу о нем. Был готов макет – хоть завтра в типографию! Но книги в те времена быстро не издавались. В 90-е годы ушли из жизни составители... К счастью, внучки и правнук Сергея Дмитриевича сохранили пожелтевшие, потрепанные временем листы неосуществленной книги. Друзьям разрешали под строгим присмотром рукопись посмотреть, почитать...

Но мысль о том, что образ главы рода растает под воздействием времени, а труд близких людей останется незавершенным, не давала покоя. И вот, наконец, нашлось издательство – Kremlin Multimedia, которое осуществило этот непростой замысел, причем сделало это на высоком уровне. Редактура и дизайн книги выполнены на редкость тщательно ( в наше-то время, когда издательства норовят сэкономить даже на корректуре, не говоря уж о ретуши).

Что же касается сути издания, то эта книга скульптора и о скульптуре, она, хотя и говорит много об этом виде изобразительного искусства, совсем не искусствоведческое чтение. Удивительно, но эти мемуары – чтение захватывающее, как детектив. В этом отразились сложность и своеобразие творческой судьбы Меркурова, его характер и времена, в которые он жил и творил.

Во всех созданиях Меркурова с разной силой, но постоянно прорывался дух мятежной молодости автора, времен учения у Родена, житья в Мюнхене и Париже, путешествий по Европе... Те годы прошли, он не стал эмигрантом, поселился в Москве, вжился в ее послереволюционный быт, но и в царстве соцреализма Меркуров выбивался из конформистского ряда. Он этого не скрывал, но и не афишировал. Можно сказать, что он жил и творил на острие ножа: еще чуть-чуть – и прорвется неукротимая экспрессия, а если отклониться в другую сторону, возникнет риск, что творческий порыв захлестнет поток заказного стандарта. Однако «наверху» Меркурова ценили, понимали мощь его таланта, заказчикам скульптурных портретов хотелось сохранить себя для истории в достойном виде.

Из собранных в книге воспоминаний сына скульптора, друзей, из писем к Меркурову и от него предстает образ человека необычайно яркого, наделенного огромным чувством юмора и добротой. Чего стоит, к примеру, рассказ брата Георгия Сергеевича о том, как в конце 40-х годов в усадьбе-мастерской в Измайлове, которое было тогда лесным московским пригородом, Меркуров прятал в собачьей будке свою приятельницу. В юности она служила у Керенского, за что отбыла срок в сталинских лагерях и не имела права появляться в Москве – за нарушение паспортного режима ей грозила строгая кара. Смешно и жутко!

Эти две грани – «смешно и жутко» – характерны для книги: характер ее автора-героя – оптимистичный, жизнестойкий. «Смешно» – это для рассказов о быте, друзьях, домашних. А «жутко» – отражено в главном, в творчестве, где места юмору нет. Каким мы знаем Меркурова – скульптора? Его Тимирязев стоит в центре столицы у Никитских ворот. Лев Толстой – у Дома-музея писателя на Пречистенке. Достоевский – скромно держится в садике у музея-квартиры. «Мысль» установлена на Новодевичьем кладбище на могиле Сергея Дмитриевича. На московских кладбищах есть и другие созданные им памятники людям богатым и знатным, каждый из них – произведение, но кто о них знает?

Зато в Гюмри, в старом доме, семейном гнезде нескольких поколений Меркуровых, с 1987 года открыт музей. Дом старинной постройки перенес много испытаний, но выстоял даже при страшном землетрясении, нанесшем тяжкий удар городу. Сейчас по инициативе правнука скульптора – Антона Меркурова и при деятельной поддержке министра культуры Армении Асмик Степановны Погосян музей реконструируется – здание ремонтируется, экспозиция модернизируется, пополняется новыми экспонатами (личными вещами, документами, фотографиями, переданными в дар потомками скульптора). В музее можно увидеть ранние работы Меркурова, в том числе трагически выразительную фигуру «Скорбь».

Огромный интерес посетителей вызывают авторские копии посмертных масок, снятых Меркуровым, эта коллекция насчитывает более пятидесяти работ. Правнук скульптора, работающий в области передовых технологий, планирует маски сканировать, с тем чтобы затем экспонировать их на выставках, в том числе зарубежных – в Лондоне и Нью-Йорке. Быть может, удастся также реставрировать разбитый во время антибольшевистских акций памятник Ленину работы Меркурова, который стоял в центре Еревана, и найти ему новый адрес – на родине мастера...

Искусство способно пережить катаклизмы, произведения, отмеченные талантом, хранит время. Может быть, этими короткими заметками, поверхностно передающими содержание книги «С. Д. Меркуров», удастся зацепить внимание читателя?

А уж тот, кто зацепится за первые страницы, не отцепится до последних!

Наталия Колесникова

Публикуем одну из глав раздела «Вспоминаю» – о том, как Сергей Дмитриевич Меркуров снимал посмертную маску Католикоса Айрика Хримяна.

Первая маска

– Рассказать тебе, как я снимал первую маску?

– И не страшно было?

– Изволь: это было давно. В памяти сохранилось: черная пасть Джаджурского тоннеля. Паровоз с прицепленным ва­гоном, свистя, начал спускаться на плоскогорье Алагеза.

Лунная ночь. Мороз. Поезд катится вниз к Александрополю, и после пятиминутной остановки мы несемся дальше.

Миновали Алагез.

В лунных лучах мелькали силуэты Большого и Малого Арарата.

Станция «Аракс».

Пересаживаемся в экипаж. Четверка ко­ней понесла нас. Четверо вооруженных всад­ников сопровождали нас. Лошади фыркают. В темноте какие-то фосфорические огоньки.

Пара-другая, еще-еще, что-то много-много. Круг все уже и уже. Кругом – силуэты волков. Приходится отгонять выстрелами. Так мы двигаемся все вперед. В лунных лучах вырастает монастыр­ская стена, громадные ворота, на воротах большой железный молот. Тяжелые удары молота по воротам.

Шумный звон ударов катится далеко, далеко...

Калитку в воротах открывает весь в черном и в черном клобуке монах. Большим ручным фонарем освещает наши лица. Называем себя.

Как же, как же, святые отцы вас ждут сегодня целый день. Нас вводят к членам Синода. Хотя поздняя ночь – не спят.

Высокий, с архиерейским посохом в руках, из-под черно­го клобука сверкают совсем молодые глаза, большие густые брови, длинная седая борода, весь иконописный – не то ав­топортрет Леонардо да Винчи, не то один из апостолов Дю­рера – нас встречает архиепископ Сукиас.

– А ты не испортишь ли лика Святителя?

– Нет.

– Так пройдем в его покои. Он лежит там, на патриар­шей кровати. Если мы тебе не нужны, то подождем в сосед­ней комнате на лежанке [тахте].

Епископы, в черном облачении, с посохами в руках, довели меня до дверей, впустили в комнату и заперли за мной двери.

Я очутился один с покойником.

Открытые окна – зимняя лунная ночь – вдали, за монас­тырской стеной две шапки Арарата.

И... протяжный, душу надрывающий волчий вой, и в от­вет как эхо опять вой.

Под эту музыку подошел я к патриаршей кровати. На кровати лежал покрытый простыней «отец народа» [Айрик] знаменитый Мкртыч Хримян.

Открываю простыню: предо мной старик в красной, изор­ванной на локтях фуфайке. Большая борода. Орлиный нос.

Кровать широкая, добраться до лица трудно. Голова откинута. Борода поднята высоко. Невозможно в этой позе снять маску. Поднимаюсь на кровать.

Беру покойника под мышки и, насколько возможно, уса­живаю его (упираю голову об изголовье кровати). Страшновато. Холод дает себя знать. Приступаю к снятию маски.

От волнения забываю проложить нитку для разрезывания формы на два куска.

Заливаю гипсом всю голову.

За окном, за стенами монастыря волчья музыка продол­жается.

Жду, пока закрепнет гипс.

Только сейчас замечаю, что забыл нитку, не разрезал формы и залил всю голову. Так форму не снимешь.

Приходится заднюю часть формы ломать долотом и мо­лотком на куски здесь же, на голове.

Наконец переднюю часть формы освободил. Стараюсь отделить форму от лица. В волнении залил и бороду – борода держит форму. Покойник – между моими ногами.

Одной рукой беру голову сзади, другой – отдираю форму. Форма отделилась от лица и повисла на бороде. И вдруг...

Мутный взгляд двух широко открытых глаз с укоризной смотрит на меня. Покойник ожил.

От ужаса ноги мои ослабели, я сел покойнику на колени.

Держу висящую на бороде форму и смотрю в его глаза.

Он продолжает на меня смотреть.

Сколько прошло времени – не помню.

Только потом я сообразил, что гипс от кристаллизации согревается, под теплым гипсом замерзшее лицо оттаяло и при снятии формы глаза открылись.

Когда я пришел в себя и хотел слезть, оказалось, что у меня от нервного шока отнялись ноги.

Только утром стук в двери заставил меня прийти в себя, сползти с кровати и объяснить вошедшим епископам, что застыл от холода.

Монотонное чтение монаха: «Все произошло из праха и все возвратится в прах» – вернуло меня к действительности.

Позднее в Тифлисе мне передавали, что «отец народа» в полном патриаршем облачении был похоронен перед поро­гом Эчмиадзинского храма, чтобы каждый входящий в храм шагал через его прах и помнил, что «все произошло из праха и все возвратится в прах».

(Эчмиадзин, 1907 г.)

Поставьте оценку статье:
5  4  3  2  1    
Всего проголосовало 16 человек

Оставьте свои комментарии

Комментарии можно оставлять только в статьях последнего номера газеты