Память и памятники
Воспоминания. Письма. Статьи. Заметки. Суждения современников
У этой книги сложная судьба. Как и у ее автора, скульптора Сергея Дмитриевича Меркурова. Сергей Меркуров родился в 1881 году Александрополе и в течение всей своей богатой событиями жизни сохранял глубокую привязанность к национальным корням. Юношей в 1902 году, проявив фанатичную тягу к искусству, он отправился в Европу. Помимо занятий скульптурой, изучал философию. В искусстве его учителями были известнейшие мастера того времени. Благодаря своему таланту и упорству молодой армянский скульптор завоевал признание и по возвращении в 1907 году в Россию приобрел известность и в столице, и на родине в Армении.
По мере того, как крепло мастерство Сергея Меркурова, росли и не ослабевавшие с годами востребованность и признание. На протяжении всей первой половины бурного ХХ века до самой кончины в 1952 году скульптор самоотверженно работал. Над его произведениями оказалось не властно ни переменчивое, наполненное политическими катаклизмами время, ни вкусы временщиков от искусства. Работы Сергея Меркурова и по сей день украшают города и в России, и на родине скульптора.
По большей части это изваяния, место которым в музейных залах. Это произведения, предназначенные для того, чтобы видели их миллионы людей. Памятники Ленину в Ереване, Тимирязеву и Льву Толстому в Москве – в этих и многих других монументальных работах на века запечатлены люди, вошедшие в историю, люди, над которыми время не властно. Благодаря таланту ваятеля их зримые образы остались в памяти многих поколений.
Через несколько десятилетий после кончины Сергея Дмитриевича его сын Георгий и сноха, известный искусствовед И.Г. Меркурова, собрали огромный литературный и изобразительный материал и подготовили к печати книгу о нем. Был готов макет – хоть завтра в типографию! Но книги в те времена быстро не издавались. В 90-е годы ушли из жизни составители... К счастью, внучки и правнук Сергея Дмитриевича сохранили пожелтевшие, потрепанные временем листы неосуществленной книги. Друзьям разрешали под строгим присмотром рукопись посмотреть, почитать...
Но мысль о том, что образ главы рода растает под воздействием времени, а труд близких людей останется незавершенным, не давала покоя. И вот, наконец, нашлось издательство – Kremlin Multimedia, которое осуществило этот непростой замысел, причем сделало это на высоком уровне. Редактура и дизайн книги выполнены на редкость тщательно ( в наше-то время, когда издательства норовят сэкономить даже на корректуре, не говоря уж о ретуши).
Что же касается сути издания, то эта книга скульптора и о скульптуре, она, хотя и говорит много об этом виде изобразительного искусства, совсем не искусствоведческое чтение. Удивительно, но эти мемуары – чтение захватывающее, как детектив. В этом отразились сложность и своеобразие творческой судьбы Меркурова, его характер и времена, в которые он жил и творил.
Во всех созданиях Меркурова с разной силой, но постоянно прорывался дух мятежной молодости автора, времен учения у Родена, житья в Мюнхене и Париже, путешествий по Европе... Те годы прошли, он не стал эмигрантом, поселился в Москве, вжился в ее послереволюционный быт, но и в царстве соцреализма Меркуров выбивался из конформистского ряда. Он этого не скрывал, но и не афишировал. Можно сказать, что он жил и творил на острие ножа: еще чуть-чуть – и прорвется неукротимая экспрессия, а если отклониться в другую сторону, возникнет риск, что творческий порыв захлестнет поток заказного стандарта. Однако «наверху» Меркурова ценили, понимали мощь его таланта, заказчикам скульптурных портретов хотелось сохранить себя для истории в достойном виде.
Из собранных в книге воспоминаний сына скульптора, друзей, из писем к Меркурову и от него предстает образ человека необычайно яркого, наделенного огромным чувством юмора и добротой. Чего стоит, к примеру, рассказ брата Георгия Сергеевича о том, как в конце 40-х годов в усадьбе-мастерской в Измайлове, которое было тогда лесным московским пригородом, Меркуров прятал в собачьей будке свою приятельницу. В юности она служила у Керенского, за что отбыла срок в сталинских лагерях и не имела права появляться в Москве – за нарушение паспортного режима ей грозила строгая кара. Смешно и жутко!
Эти две грани – «смешно и жутко» – характерны для книги: характер ее автора-героя – оптимистичный, жизнестойкий. «Смешно» – это для рассказов о быте, друзьях, домашних. А «жутко» – отражено в главном, в творчестве, где места юмору нет. Каким мы знаем Меркурова – скульптора? Его Тимирязев стоит в центре столицы у Никитских ворот. Лев Толстой – у Дома-музея писателя на Пречистенке. Достоевский – скромно держится в садике у музея-квартиры. «Мысль» установлена на Новодевичьем кладбище на могиле Сергея Дмитриевича. На московских кладбищах есть и другие созданные им памятники людям богатым и знатным, каждый из них – произведение, но кто о них знает?
Зато в Гюмри, в старом доме, семейном гнезде нескольких поколений Меркуровых, с 1987 года открыт музей. Дом старинной постройки перенес много испытаний, но выстоял даже при страшном землетрясении, нанесшем тяжкий удар городу. Сейчас по инициативе правнука скульптора – Антона Меркурова и при деятельной поддержке министра культуры Армении Асмик Степановны Погосян музей реконструируется – здание ремонтируется, экспозиция модернизируется, пополняется новыми экспонатами (личными вещами, документами, фотографиями, переданными в дар потомками скульптора). В музее можно увидеть ранние работы Меркурова, в том числе трагически выразительную фигуру «Скорбь».
Огромный интерес посетителей вызывают авторские копии посмертных масок, снятых Меркуровым, эта коллекция насчитывает более пятидесяти работ. Правнук скульптора, работающий в области передовых технологий, планирует маски сканировать, с тем чтобы затем экспонировать их на выставках, в том числе зарубежных – в Лондоне и Нью-Йорке. Быть может, удастся также реставрировать разбитый во время антибольшевистских акций памятник Ленину работы Меркурова, который стоял в центре Еревана, и найти ему новый адрес – на родине мастера...
Искусство способно пережить катаклизмы, произведения, отмеченные талантом, хранит время. Может быть, этими короткими заметками, поверхностно передающими содержание книги «С. Д. Меркуров», удастся зацепить внимание читателя?
А уж тот, кто зацепится за первые страницы, не отцепится до последних!
Наталия Колесникова
Публикуем одну из глав раздела «Вспоминаю» – о том, как Сергей Дмитриевич Меркуров снимал посмертную маску Католикоса Айрика Хримяна.
Первая маска
– Рассказать тебе, как я снимал первую маску?
– И не страшно было?
– Изволь: это было давно. В памяти сохранилось: черная пасть Джаджурского тоннеля. Паровоз с прицепленным вагоном, свистя, начал спускаться на плоскогорье Алагеза.
Лунная ночь. Мороз. Поезд катится вниз к Александрополю, и после пятиминутной остановки мы несемся дальше.
Миновали Алагез.
В лунных лучах мелькали силуэты Большого и Малого Арарата.
Станция «Аракс».
Пересаживаемся в экипаж. Четверка коней понесла нас. Четверо вооруженных всадников сопровождали нас. Лошади фыркают. В темноте какие-то фосфорические огоньки.
Пара-другая, еще-еще, что-то много-много. Круг все уже и уже. Кругом – силуэты волков. Приходится отгонять выстрелами. Так мы двигаемся все вперед. В лунных лучах вырастает монастырская стена, громадные ворота, на воротах большой железный молот. Тяжелые удары молота по воротам.
Шумный звон ударов катится далеко, далеко...
Калитку в воротах открывает весь в черном и в черном клобуке монах. Большим ручным фонарем освещает наши лица. Называем себя.
Как же, как же, святые отцы вас ждут сегодня целый день. Нас вводят к членам Синода. Хотя поздняя ночь – не спят.
Высокий, с архиерейским посохом в руках, из-под черного клобука сверкают совсем молодые глаза, большие густые брови, длинная седая борода, весь иконописный – не то автопортрет Леонардо да Винчи, не то один из апостолов Дюрера – нас встречает архиепископ Сукиас.
– А ты не испортишь ли лика Святителя?
– Нет.
– Так пройдем в его покои. Он лежит там, на патриаршей кровати. Если мы тебе не нужны, то подождем в соседней комнате на лежанке [тахте].
Епископы, в черном облачении, с посохами в руках, довели меня до дверей, впустили в комнату и заперли за мной двери.
Я очутился один с покойником.
Открытые окна – зимняя лунная ночь – вдали, за монастырской стеной две шапки Арарата.
И... протяжный, душу надрывающий волчий вой, и в ответ как эхо опять вой.
Под эту музыку подошел я к патриаршей кровати. На кровати лежал покрытый простыней «отец народа» [Айрик] знаменитый Мкртыч Хримян.
Открываю простыню: предо мной старик в красной, изорванной на локтях фуфайке. Большая борода. Орлиный нос.
Кровать широкая, добраться до лица трудно. Голова откинута. Борода поднята высоко. Невозможно в этой позе снять маску. Поднимаюсь на кровать.
Беру покойника под мышки и, насколько возможно, усаживаю его (упираю голову об изголовье кровати). Страшновато. Холод дает себя знать. Приступаю к снятию маски.
От волнения забываю проложить нитку для разрезывания формы на два куска.
Заливаю гипсом всю голову.
За окном, за стенами монастыря волчья музыка продолжается.
Жду, пока закрепнет гипс.
Только сейчас замечаю, что забыл нитку, не разрезал формы и залил всю голову. Так форму не снимешь.
Приходится заднюю часть формы ломать долотом и молотком на куски здесь же, на голове.
Наконец переднюю часть формы освободил. Стараюсь отделить форму от лица. В волнении залил и бороду – борода держит форму. Покойник – между моими ногами.
Одной рукой беру голову сзади, другой – отдираю форму. Форма отделилась от лица и повисла на бороде. И вдруг...
Мутный взгляд двух широко открытых глаз с укоризной смотрит на меня. Покойник ожил.
От ужаса ноги мои ослабели, я сел покойнику на колени.
Держу висящую на бороде форму и смотрю в его глаза.
Он продолжает на меня смотреть.
Сколько прошло времени – не помню.
Только потом я сообразил, что гипс от кристаллизации согревается, под теплым гипсом замерзшее лицо оттаяло и при снятии формы глаза открылись.
Когда я пришел в себя и хотел слезть, оказалось, что у меня от нервного шока отнялись ноги.
Только утром стук в двери заставил меня прийти в себя, сползти с кровати и объяснить вошедшим епископам, что застыл от холода.
Монотонное чтение монаха: «Все произошло из праха и все возвратится в прах» – вернуло меня к действительности.
Позднее в Тифлисе мне передавали, что «отец народа» в полном патриаршем облачении был похоронен перед порогом Эчмиадзинского храма, чтобы каждый входящий в храм шагал через его прах и помнил, что «все произошло из праха и все возвратится в прах».
(Эчмиадзин, 1907 г.)
Оставьте свои комментарии