Кто не спрятался, я не виноват

Жизнь наша превратилась… да что наша, весь мир превратился в калейдоскоп; неповторимые узоры стремительно сменяют друг друга так, что сегодня не ведаешь, что увидишь завтра, утром без понятия, что произойдет вечером, а ложась спать, не совсем уверен, проснешься ли утром в той же самой действительности, дабы досмотреть завораживающую смену узоров до конца, хотя конца этому не видно, да и какой конец может быть у мирового калейдоскопа. Чтобы просмотреть все возможные комбинации узоров простейшего прибора с продольными зеркалами – сие подсчитано ученым Перельманом, – человеку понадобятся миллионы лет. Если же говорить о более сложных калейдоскопах, то время полного просмотра приближается к возрасту Вселенной. Вот почему между этой забавной игрушкой и мирозданием некоторые не без основания усматривают невидимую связь.

Озорник

Калейдоскоп был изобретен в 1816 году шотландским физиком Дэвидом Брюстером, и, как сообщают разные энциклопедии, появление его в России совпало с периодом романтизма в русской культуре, который характеризовался в том числе интересом к транспарантам и витражам, символизирующим разного рода праздники. В Толковом словаре Даля калейдоскоп назван «узорником», а по созвучию его называли «озорник».

Создавался он Брюстером как научный прибор, но превратился в игрушку. И поскольку узоры, возникающие в нем, сравнивали с метаморфозами Вселенной, то глядящий в калейдоскоп как бы вглядывался во Вселенную с приятным ощущением, будто управляет звездами. Иначе говоря, каждый может держать в руке эту самую Вселенную – иллюзия, но какая! Если забыть об оптическом обмане – когда маленькое кажется большим, а большое маленьким, когда линия кажется прямой, а на самом деле кривая, когда параллели пересекаются, а перпендикуляры параллельны… Надо сказать, разные изобретатели в разные годы непрерывно совершенствовали сей калейдоскоп. Вместо стекляшек использовали насекомых или лепестки цветов. Строили также гигантские калейдоскопы, где сами люди выстраивались в причудливые узоры. А один богач сотворил самый дорогой в мире калейдоскоп, потому что использовал в качестве меняющегося орнамента настоящие драгоценные камни. Зачем это ему надо было, неведомо – разве что хотел продемонстрировать переменчивость и зыбкость богатства.

Вы спросите, почему я так долго рассказываю об этой причудливой игрушке, в которую вы все в детстве наверняка играли, направив ее в сторону света? Стал бы я рассказывать, если бы не было в том смысла. Множество смыслов.

Вот смотрите. Вам дали калейдоскоп, сказали: выбери узор – и вы, крутите его и начинаете выбирать. Можете запомнить хоть один из множества? Вряд ли. Калейдоскоп – штука приятная для глаза, но бессодержательная, неуловимая и ускользающая, а значит, обманчивая. Это не «Девятый вал», не «Иван Грозный убивает своего сына», не «Спящая Даная» и не «Мишки в лесу», чтобы запомнить, зафиксировать каждую картинку в отдельности, пересказать ее и создать о ней мнение. Будете долго, до боли в глазах вглядываться в одну мозаику, в другую – все соблазнительны, – станете даже спорить насчет того, какая красивее, но ни одной не запомните. А если вам станут давать советы со стороны, описывая достоинства того или иного конкретного узора, то и вовсе запутаетесь. Или попросту пойдете на поводу у тех кому доверяете. От кого зависите. Или кто платит за ваше мнение. При этом иллюзия, что от вас что-то зависит, что вы что-то меняете, у вас останется. Может, даже, искренне полюбите конкретный узор, хотя попробуйте о нем рассказать – через минуту он уже другой.

Замечено, однако, что практически всем детям и особенно мальчикам эта игра рано или поздно надоедает. Игрушка приятная, но какая-то, черт возьми, хитрая, гениальная по простоте, но в чем-то надувательская. Проведенные исследования (есть в разных странах целые общества любителей калейдоскопов) показали, что каждый второй ребенок в конце концов разбивает свой нехитрый прибор, чтобы понять его обманчивые узоры, и, ясное дело, обнаруживает всего лишь зеркала и разноцветные стекляшки.

Вы, конечно, догадались, что я говорю о современной политике. Мне главный редактор предложил: поговори, мол, о делах наших суровых. Вот я и говорю. Хотя, граждане дорогие, я не политолог, боже сохрани, не люблю политику, куда больше ценю холодную философию. И чту Уголовный кодекс, как дорогой товарищ Бендер, который по нынешним временам выглядел бы белым и пушистым ангелочком. Однако грузить вас философией тоже не собираюсь. Просто вышеприведенное сравнение показалось мне более чем символическим, с какой стороны ни глянь.

Вот, к примеру, узоры в калейдоскопе притягательны, заманчивы? Безусловно. Значит ли это, что ребенок получает попутно некое эстетическое образование? В каком-то смысле. Будет ли у него желание ходить после этого в галереи и выставочные залы, смотреть альбомы репродукций и т.д., то есть развиваться, расти над собой? Возможно. Когда устанет от калейдоскопа, разобьет его и выкинет стекляшки. А если, не дав ему опомниться, сунуть ему в руки другой калейдоскоп, третий, четвертый?.. Причем каждый лучше и непредсказуемее предыдущего. По функции похожи, но посулами отличаются. Здесь красного цвета больше, там синего, там зеленого… Растворится ли отрок в калейдоскопе? Полагаю, да. Он станет хорошо разбираться в узорах, а говоря точнее, еще больше запутается в них, не повторяющих друг друга, не запомнит, чем же ему нравились тот или иной, но будет заворожен игрой цветов, самим процессом перемен и не выпустит игрушку из рук, это же так просто – знай крути и смотри.

Маленький человек, который верит в зависимую от него вселенную, и не подозревает, что сам он помещен в более крупный калейдоскоп, где стал одной из мелких цветных стекляшек. Но и этот большой калейдоскоп в свой черед – часть другого, гигантского, а тот находится внутри поистине вселенского, и так далее, одно в другом – до самого Создателя. Говорю же, смыслов сколько угодно.

Во что верить?

Меня в прежние времена, когда я был активен, как лягушка-путешественница (лечу это я, лечу…), то и дело приглашали на интервью, чаще на радио, иногда на телевидение. И на первых эфирах, учитывая отсутствие опыта, советовали: «Не говорите путано. Представьте, что вы общаетесь с детьми малыми, выражайте мысли проще, разжевывайте парадоксы». Совет запомнил и усвоил, хотя и не всегда ему следовал. Аудитории, они ведь тоже разные. К примеру, читательская и телевизионная. Гуманитарная и техническая. Либеральная и консервативная. Прозападная и провосточная. Городская и сельская (говорю о качестве, не о географии). Или наша – пестрая, но в чем-то как единый кулак мощная аудитория «Ноева Ковчега» – совсем другое дело, не так ли? Хотя даже ее не следует утомлять теориями.

Посему с должным оптимизмом – о делах наших скорбных.

О коронавирусе то есть. Похоже на сводки с фронта. На генеральную репетицию третьей мировой: за прошедшие сутки заражено столько-то, ушло в мир иной столько-то, ведем упорные кровопролитные бои за больничные койки… Только вместо солдат – врачи. Не хватает их в Армении. Прибывают новые – из России, из Франции. Нет худа без добра: учимся помогать друг другу. Хорошо бы марсиане напали, еще больше сплотились бы.

Не знаю, как вы, а я с самого начала и по сей день не верю в исключительно природное происхождение этого злодея. Природных вирусов не счесть, а такого мирового стрёма не припомним ни мы, ни наши деды, ни прадеды. Оно, конечно, тогда народы менее активно общались и пересекали границы. И все же чует мое сердце – нас еще ждут открытия… Впрочем, конспирологов и без меня хоть отбавляй. Нынче что ни дядя и особенно тетя с неудавшейся личной судьбой, то конспиролог, вирусолог, стратег и политолог. А писатели-фантасты – те сегодня отдыхают, нервно куря в сторонке. Или того хуже, пишут такую подростковую чушь и так примитивно, что читать невозможно. Фантасты, доложу вам, сильно упали в моих глазах. Как и отечественная литература, между нами говоря. То ли дело Пьер Буль, написавший в 1963 году роман на все времена – «Планета обезьян». Но сейчас – о народе, тоже по-своему фантастическом.

Вот как может обычная домохозяйка, или слесарь-сантехник, или водитель такси, или зеленщик на рынке, или пенсионер в спортивных рейтузах, играющий во дворе в нарды, знать, насколько опасен тот или иной вирус и спасет или не спасет человека ношение медицинских масок? А ведь говорили с самого начала все в один голос: ерунда, чушь, выдумки! Их предупреждают: берегитесь, будьте осторожны! А они: нашли дураков! Да что слесари – врачи, ученые, политики, и те первые месяцы с пеной на губах кричали: ерунда! Интернет по сей день забит экспертами всех мастей (откуда только взялась эта орава, где им сертификаты выдают?) – и каждый со своей единственно верной, не подлежащей сомнению теорией. У всех, заметьте, научные звания, регалии. Вообще, коллекционировать регалии и кутаться в них с ног до головы нынче стало модно. Как человек-невидимка, которому непременно надо было обмотать себя бинтами и приделать искусственный нос, чтоб его было видно.

Кто бы мог подумать, что так называемый плюрализм (с Горбачева пошло), демократия, свобода слова, рыночная экономика – все это благо в больших дозах и в наших буйных головушках (delirium tremens) выльется в свободу сумасшествия, жульничества и беспредела? Беспредел и сумасшествие, если спросите меня, интересны и даже необходимы в культуре. Но в том и парадокс нашего общества, что почему-то именно в культуре имеются железные правила и нормы. А в воровстве, скажем, в казнокрадстве, в пиратстве их нет вовсе. Мне врач из Берлина, очень близкий человек, практически сын, сказал на днях следующее: «Если у нас в марте всего пять – семь процентов населения не верили в COVID-19, то у вас, полагаю, не верили все пятьдесят».

Разрушение мифов

Отчего же мы такие неверующие? Хотя церквей понастроили, кажется, больше, чем булочных. Отчего, когда нам говорят: «Кто не спрятался, я не виноват», мы отвечаем: «Знаем мы эти разговорчики, слышали, не лохи». И стоим гордо на месте.

А дело в величайшем разрушении великих мифов, большей частью, безусловно, ложных, но фундаментальных. В возникшем недоверии к прошлому, настоящему, а значит, и к будущему. Ребенок, может, и не очень верит в сказку, но просит, чтобы ее ему на ночь по обыкновению рассказали. Он в ней нуждается. Будто в одночасье возникла вместо воззваний, тучных портретов, привычных советских мантр торричеллиева пустота, и прогремел глас небесный: «Живите как хотите, как можете!» Вот тут-то наиболее ловкие, то есть потенциально криминальные товарищи, потирая руки, пустились во всех тяжкие. То самое общество, что совсем недавно считалось (то есть само себя считало) самым культурным, самым начитанным, самым образованным, превратилось в одну сплошную воровскую малину, в один гигантский лохотрон, в парк сомнительных ценностей, удовольствий, развлечений, в одно без конца и края «кукушкино гнездо». И где это видано, чтобы в «кукушкином гнезде» друг другу доверяли? Ну и куда подевались все эти Чеховы, Лесковы, Достоевские, Толстые, Гоголи, Зощенко, Блоки, Булгаковы? Или они никуда не подевались, они-то как раз и напомнили о себе?..

С тех самых пор подвергается сомнению всё и вся. Ибо с тех же самых пор общество, теперь уже явно и неприкрыто, разделилось на «низы» и «верхи», на бедных и богатых, слуг и господ. Точнее, лжегоспод, потому что какие они господа и с каких это пор они господа. Ловкачи с соседней улицы, бывшие хулиганы – и ни с того ни с сего господа. Так (не без основания) воспринимаются почти все, кто вскарабкался по социальной или финансовой лестнице. Да и как, позвольте спросить, в полунищей стране могли за пару лет образоваться миллионеры, миллиардеры, олигархи с их пухлыми детишками и раздавшимися вширь женами в мехах и жемчугах? О каких особых талантах может идти речь, когда просто-напросто «наш пострел везде поспел»? Не вправе ли каждый подумать: а почему не я поспел, чем я хуже того пострела? Ловкости не хватило, не оказался в нужное время в нужном месте?.. И для кого нынче секрет, что предпринимательство и криминал давно уже идут, как жених с невестой, рука об руку? Однажды в беседе режиссер Федор Бондарчук сказал мне, что российский кинематограф девяностых создавался преимущественно на бандитские деньги. В «Вечерней Москве» это высказывание посчитали сенсацией и вынесли в заголовок интервью. Хотя какая сенсация – все всё знали.

Армения, как и иные отколовшиеся от империи страны, долго оставалась тем не менее маленьким макетом России. Была, однако, своя специфика, заключавшаяся в моноэтничности южного региона. 98 процентов населения – армяне. Думаете, весело все время смотреть в лицо друг другу? Талантливый от природы, однако не слишком дисциплинированный, несколько консервативный, замкнутый, никуда не спешащей, живущий своей историей и своим прошлым, ни с кого хороший пример не берущий и никому хороший пример не подающий (одна же семья и знаем друг друга как облупленных), полусонный, всепрощающий, безответственный, чуточку завистливый народ-иждивенец. Наиболее способные, активные и динамичные разъехались, проявив себя с лучшей стороны на других территориях, на полуразрушенном пятачке же осталось то, что осталось. Плюс мизерный процент иных национальностей, которые погоды не делали, не обмениваясь с коренным населением ни своей культурой, ни своими традициями, ни способностями и навыками, ни этикой, ни эстетикой. Знаю, патриоты уже взяли в руки камни, сейчас швырнут… Не привыкать, на меня уже насылали женскую группу десантниц-подрывников, когда я говорил и настаивал на преимуществах межнациональных браков.

Не так давно, в годы всенародного увлечения азартными играми, рекламировали по «ящику» разного рода лотереи, каждая из которых сулила самый крупный выигрыш, розовую мечту некогда советского, ныне независимого армянского обывателя – иномарку, которая разом сделает его уважаемым человеком, возвысит над родственниками и соседями. Для пущей убедительности показали в том же «ящике» счастливчика, вытянувшего иномарку – небритого, неухоженного, сидящего за рулем и глупо улыбающегося беззубого чудика. Ну и кинулись все покупать эти жульнические лотереи. Чуть позже – мне рассказывали – встретили знакомые этого счастливчика и спросили, где же его чудесная машина. «Какая машина?» – удивился он. Заплатили пять тысяч драмов (около 500 рублей), он и снялся в рекламе. С актерами такой трюк не пройдет, они узнаваемы, а этого гаврика никто не знает. Но это вам не Москва – узнали, выяснили, и акция с лотереями провалилась.

Зато ни разу не проваливались выборы, когда у народа – сей факт известен, но отчего-то о нем забывают – покупали голоса. Это покажется абсурдом, но целый народ показал себя взяточником, и никто никого не осуждал, все понимали: семью надо кормить, брали и голосовали за кого надо. Хотя справедливости ради должен сказать, что не все брали, отказывались большей частью молодые, в отличие от их родителей, приученных к вечной лжи и лицемерию, к тостам, заменяющим правду, готовых брать что угодно, от кого угодно, скрипя зубами и ненавидя тех, кто в сотне метров от их покосившейся хрущевки строил за позолоченным забором дворец в древнегреческом стиле. Выплывший на поверхность плебс, он, если где-то в далеких странах что-то необычное, богатое и величественное увидит, непременно повторит это у себя на родине, независимо от того, подходит оно здесь или нет, и это непременно будет кич, причем плебейский кич. А остальные будут ему завидовать, ибо и у них нет вкуса и они не прочь такое заиметь. И чтобы не очень завидовали – нет ничего хуже плохой ауры, – бросит им кость.

В такие моменты, когда накапливается и зреет у простого человека ненависть, обида, чувство свершающейся каждый день несправедливости и растоптанного достоинства – тут-то и появляется некто (в нужное время, в нужном месте), способный возглавить мощную, готовую прорваться разрушительную силу. Бескровно разрушительную, что и называется «бархатной революцией», и не столь важно, кем и как она была подготовлена, кто ее консультировал, финансировал, важно, что плотину должно было прорвать и ее прорвало. Тут надо говорить о другом: за разрушением должно непременно следовать созидание. У чехов после их «бархатной революции» 1989 года получилось. У нас посложнее.

«Нетрудно хвалить афинян среди афинян»

Сократ

Помнится, работал я в Москве в девяностых в одном глянцевом издании, учрежденном очень крупным торговым домом, получал неплохую по тем временам зарплату и тогда же с легким удивлением обнаружил (потом уже привык к тому), как важно стало новоявленным капиталистам и дельцам разных мастей иметь, как щит, как надежную защиту на случай, если впадут в немилость, свои СМИ, фракции, примкнуть к идеологии, иметь свой на золотом подносе патриотизм и беззаветную любовь к абстрактному народу. Живем, как говорил Бармалей в «Айболите 66», как на вулкане, каждую минуту может жахнуть, надо быть ко всему готовым. Да и поди узнай, кто врет, а кто искренен. Разрастался и расцветал сей лукавый феномен: делаем не для благих целей, а из иных соображений, страховка, так что вечно два пишем, три в уме держим. Говорим не то, что думаем, и думаем не то, что говорим. С советских времен привыкли, хотя тот хитрый танец был поскромнее. Со временем – демократия! – он превратился в стриптиз, и, хотя суть та же, стрелки незаметно перевели с одних ценностей на другие.

Для полного же самоуспокоения будем хвалить себя, ругать других и не любить все, что за дверью, – так жить уютнее. Случай был на улице 8 марта, опять же в Москве. Шли мы как-то с приятелем, мирно беседовали, и вдруг что-то плохо пахнущее вылилось мне сверху на голову. Я глянул на темные окна и громко выругался, а приятель резко потянул меня за руку. «Идем отсюда скорее, – сказал он. – Это же знаменитая психушка».

Другой случай имел место в Ереване. Сидели мы в официальной компании за длинным-пре-длинным столом, и, поскольку я не мастак по части тостов, мой друг – язык у него подвешен – встал и проговорил спич, да такой, что у всех слезы на глаза навернулись и бурные аплодисменты последовали. О нашем народе, о молодежи, о наших замечательных детях, о наших преданных женщинах, о нашем хорошем правительстве (было еще при предыдущих) и плохих соседях. Говорил так минут пять, затем выпил и сел. «Молодец! – воскликнули со всех сторон. – Браво! Настоящий армянин!» Позже, когда мы ехали домой в его машине, я спросил: «Ты и правда так думаешь?» А он мне: «Как я думаю – это мое дело. Надо говорить то, что хотят от тебя услышать».

Знаете, кого мне напоминают нынешние политики, дельцы и пропагандисты всех мастей? Иудушку Головлева. О маменьке пекутся, а маменька, стало быть, народ. Я не о себе, я о маманьке изо всех сил забочусь, а он, гад (оппонент то бишь), о маменьке совсем не думает. А маменька сама по себе, маменька не при делах, загибается маменька…

Вот я и жду нашествия марсиан (см. выше), может, они нас чему-то научат.

«Никто не может быть совершенно свободным, пока еще не все свободны. Никто не может быть вполне нравственным, пока еще не все нравственны. Никто не может быть счастливым, пока еще не все счастливы». Это не я. Это Герберт Спенсер, англичанин.