Ван Согомонян – мастер, творящий без «рамок»

На новой выставке в ереванском Музее современного искусства Ван Согомонян наряду со скульптурными объектами представил и серию своих новых живописных полотен.

– Материалы, с которыми Вы работаете – шамот, фаянс, металл, глина, холст, бумага, картон... Вы универсальны или какая-то техника Вам все-таки ближе?

– Искусство не должно замыкаться в себе самом. Новые подходы, новые методы – все это результат поисков разных лет, соединения разных импульсов. Я больше принимаю минималистическое искусство, которое стремится свести форму к минимуму. Его язык – самый правильный и самый точный. Он позволяет передать не просто мироощущение, но и сиюминутный настрой души. То, что я создаю – это одновременно форма восприятия вселенной в целом и малого мира собственной личности.

– Помнится, еще в советское время в Музее современного искусства была выставлена Ваша скульптура «Человек-ящик» – пластическая трансформация, навеянная произведением Кобо Абэ... Столько лет прошло, а я вижу все Ваши работы сквозь призму этого произведения...

– Моя любовь к театру, а я еще в студенческие годы оформил ряд театральных сцен Армении, не могла прийти к какому-либо иному итогу. Скульптурные инсталляции позволяют высказаться на тему страстей человеческих. Когда я делал «Вечный диалог» или «Люди и стулья», думал о бесконечной борьбе за власть, «за стул». «Человек-ящик» – это рассказ о спасении от окружающего мира: укрывшись в доме-ящике, который человек носит на себе, он создает иллюзию независимости от общества. Собственно, для художника проблема «одиночества в толпе» всегда актуальна.

Вообще же я преклоняюсь перед японскими художниками – перед их ощущением красоты. Они признают недомолвки в искусстве, ценят прелесть недосказанности, которая лежит в основе вещей.

– В Германии Вас называют kunstler, что означает не просто художник, а мастер, творящий без «рамок», то есть не подчиняющийся ни одному из направлений в искусстве...

– Я не признаю никаких «измов». Для того чтобы создать ту или иную работу, мне нужен настрой – это может быть какое-нибудь событие, увиденный спектакль, фильм, услышанная музыка... Я люблю слушать классику и джаз, хотя джаз, по сути, немыслим без классики. В ней – очищающая сила. Особенно я люблю слушать песни Шарля Азнавура. На меня сходит удивительное спокойствие, желание жить...

– В Висбадене вас c супругой Ноной Габриелян – поэтессой, писательницей и тоже художницей – хорошо знают: вы член Союза профессиональных художников Германии, читаете лекции, постоянно выставляете свои работы. Насколько комфортно живется армянской диаспоре в Висбадене?

– Армянская община часто собирается по праздникам, устраивает фестивали с концертами. Что радует: в Германии есть очень много талантливых армянских детей, занимающихся музыкой. В окрестностях Висбадена нет армянской церкви, однако здешние армяне заказывают литургию в церкви в Майнце на армянское Рождество и другие религиозные праздники...

Наши следы повсюду: на фреске Тьеполо в архиепископском дворце в Вюрцбурге изображен наш алфавит, и об Армении в этой связи очень красиво и интересно рассказывают гиды; армянский архитектурный гений засветился и в лучшем немецком соборе в Аахене, где на камнях цокольного этажа есть надписи на армянском... Примеров немало.

И еще распространенным и отрадным явлением стало обращение исламизированных армян Европы в христианство. Сегодня в различных городах Германии есть небольшие группы обращенных в христианство армян – они крестятся уже в зрелом возрасте. Это говорит о скрываемом десятилетиями желании вернуться к своим корням.

– Как относятся немцы к людям искусства, эмигрировавшим в их страну?

– К ним у немцев очень уважительное отношение, они, кстати, не делают разницы между нациями и народами. Возможно, это следствие горьких уроков истории... Что касается нас, художников, то любят и ценят нас в первую очередь за наше служение искусству, независимость и отсутствие «советских», как они называют, званий. Со времен ГДР немцы помнят, что это такое.

Наша мастерская находится в центре города, и к нам часто заходят наши соотечественники. По-моему, Зорий Балаян сказал, что армянин – это не национальность, а профессия... Можно сказать, что мы здесь никем не уполномоченные послы доброй воли.

Мне самому здесь спокойно и хорошо. Собственно, я сам выбрал такую жизнь – не люблю шумное общество, не люблю тусовки. Больше всего мне нравится бродить по ночному городу... Как-то, прогуливаясь по ночному Висбадену, я услышал звук флейты. Музыкант был погружен в себя, он был погружен в ночь... Ему неважно было, дадут деньги или нет. Он творил и ощущал свое единение с музыкой, природой. Это было очень духовное состояние, им нельзя было не проникнуться. Я нагнулся и тихо положил деньги: уличный музыкант не должен был их воспринять как милостыню... Каждую ночь после этого я приходил и слушал, как играет флейта. Это стало моим тайным ритуалом, данью настоящему искусству. Но как-то раз я не нашел своего флейтиста. Не было его ни на второй, ни на третий день. Я стал наводить справки, и оказалось, что человек этот когда-то играл в большом оркестре, был известной личностью. Смерть унесла его... Мне было больно принять это. Но в душе остался очень светлый след. И тогда я понял, что искусство есть дело глубочайшей человечности, проба на чистоту сердца и души.

– Внушительная часть Ваших работ осела не только в музеях, но и в частных коллекциях. А какие работы дороги Вам самому?

– Европейским коллекционерам нравятся в основном свободные формы и живопись. Но мне особенно дороги, в частности, «Окно», установленная на границе Армении и Ирана в городе Мегри, и еще памятник перед армянской церковью в Хартуме – столице Судана. Он выполнен в мраморе и посвящен геноциду армян. В Хартуме сегодня осталось немного армян, не более 100 человек, а когда-то это было большое армянское поселение... Однако здешние армяне свято чтут свои традиции и прекрасно осведомлены обо всем, что касается их нации. Когда я делал скульптуру, я знал, что изображение креста в Судане запрещено, и тогда я нашел решение: соединение кистей трех рук. Одна рука держит шар – символ Земли и рассеянных по ней армян, пальцы второй руки сложены в знак благословения, а третья рука сжата в кулак как знак силы и противостояния.

А еще мне бы хотелось, чтобы одна из моих работ была водружена в Ереване. Работа эта уже готова и должна стать монументом – это торс свободного и сильного человека, в котором сокрыты мощь нации, ее непоколебимый дух.

Беседу вела Кари Амирханян