Интеллигент – имя прилагательное
Ходят тревожные слухи: интеллигенты, мол, перевелись. Как перевелись, когда каждый имеющий высшее образование и носящий галстук считает себя интеллигентом? По формальным признакам интеллигентов у нас море. Выйдите на улицу, поймайте первого встречного и спросите: «Скажи-ка, братец, ты интеллигент или кто?» Если он не вор-карманник и не слесарь-сантехник, будьте уверены, ответит утвердительно. Впрочем, и слесарь может назваться таковым. Да что слесарь, им может оказаться и депутат парламента. Да что депутат, ваш покорный слуга и тот считает вправе называть себя интеллигентом. Есть мнение, что интеллигент – не профессия, а набор качеств, и с этим не поспоришь. Другой вопрос – каких качеств. Тут-то и начнутся споры.
Душа и совесть
Споры происходили и прежде. У Достоевского было свое представление об интеллигенции, у Тургенева - свое, у Чехова - свое. Причем если Достоевский и Тургенев представляли собой два противоположных полюса русской интеллигенции, то Чехов находился где-то на нейтральной полосе. Достоевский был так называемым «почвенником», славянофилом и считал, что обязанность интеллигента не вести за собой народ, а самому идти вслед за ним и озвучивать его чаяния. Сегодня интеллигентов его уровня пришлось бы искать долго, но «почвенников» хватает, и позиция их в двух словах сводится к тому, что интеллигент - слуга покорнейший народа. В качестве примера классического русского интеллигента Федор Михайлович часто приводил Пушкина. Насколько он был слуга, судить не берусь, но представительница народа Арина Родионовна была, как известно, его няней.
Иван Сергеевич Тургенев был типичным «западником», считал интеллигенцию верхним, элитным, отстраненным слоем общества и вывел образ интеллигента нового образца, нигилиста Базарова. Это ничуть не мешало ему быть патриотом, однако жить он предпочитал на значительном расстоянии от родного отечества, во Франции или Германии, за что его Федор Михайлович недолюбливал. Тургенев, со своей стороны, ценя Достоевского как писателя, называл его идеи «самоковырянием». Так они поругивали друг друга много лет. «Западников» и сегодня предостаточно. В отличие от «почвенников», они относятся к народу, как к неразумному дитяти, считая, что его надо воспитывать и приучать к прелестям европейской цивилизации. Те и другие по сей день ругаются между собой с неослабевающим азартом. Антон Павлович Чехов, будучи настоящим интеллигентом, сам имел об интеллигенции весьма размытое представление, относясь к ней порой серьезно, порой иронично. Интеллигентами он чаще всего называл людей в меру образованных, доброжелательных, воспитанных, сдержанных, тактичных, хорошо одетых, даже если приличное пальто прикрывает голое тело… За последним определением скрывалась, должно быть, присущая писателю легкая усмешка. Замечу, что само слово «интеллигент» в середине 19-го века только входило в разговорный русский язык, что и позволяло трактовать его как угодно. Хотя происхождение слова древнейшее. Латинское «intelligens» – умный, понимающий, знающий.
«Интеллигенция – то, посредством чего душа познает, каковы вещи и каков окружающий мир»,– считал Цицерон. Как видим, понятие не совсем русское и даже совсем не русское, как принято думать. Вначале оно было в ходу на Западе, а много позже перекинулось в Россию, попутно обретя при этом многослойную окраску. К тому времени, когда русские писатели ожесточенно спорили между собой об истинном предназначении интеллигента, на Западе понятие трансформировалось в «интеллектуала», каковым может быть любой представитель умственного труда. Как же оно стало русским?
Ник. Бердяев одним из первых заявил, что русский интеллигент решительно отличается от западного интеллектуала. Ибо это понятие не профессиональное, не социально-экономическое, а социально-этическое. Интеллигентом может быть и не слишком интеллектуальный человек, в то время как иных писателей или ученых никак нельзя причислить к категории интеллигентов. Интеллигенция, с его точки зрения, - это группа людей, объединенных схожими нравственными, этическими принципами, образом жизни, общей идеологией и даже внешне похожих, - нечто вроде религиозного ордена. Сразу же возникает вопрос: не значит ли это, что священнослужителей можно считать наиболее яркими представителями интеллигенции? Тем более что в дальнейших истолкованиях понятия все чаще появляются слова «духовность» и «совесть». Однако те же толкователи называют Белинского, например, настоящим русским интеллигентом, а он, как известно, был человеком вовсе не религиозным и даже не верующим, чем заслужил упреки того же Достоевского. Не говоря о Льве Николаевиче Толстом, категорически не принимавшем догматов православной церкви. Ну, а с Гоголем, который был умеренным «западником», а стал воинствующим «почвенником», и вовсе неразбериха. С тех времен и по сию пору путаница происходит, когда ставят знак равенства между «духовностью» и «духовенством». Корень один, смысл разный (так же и в армянском языке). Выстраивать эти понятия в синонимический ряд удобно как для церкви, так порой и для государства, которому легче найти общий язык со священнослужителями, нежели с интеллигентской разноголосицей. Всякая религия, по сути, тоталитарна и любое проявление индивидуальности сводит к аксиоматическому общему знаменателю. Можно не посещать церковь и быть в ладу с совестью. И наоборот. Более того, у человека, который не в ладу с совестью и самим собой, больше повода бить поклоны и осенять себя крестным знамением. Как бы то ни было, очевидно одно: человек, выстроивший «внутренний храм», менее управляем, менее понятен и предсказуем, нежели тот, кто подчинен храму внешнему.
Орала на мечи и обратно
Учитывая это обстоятельство и задумав «храм» нового образца, советская власть отмежевалась как от интеллигентов, так и от церкви. Не просто отмежевалась а стала методично уничтожать и тех, и других. Известный парадокс, однако, в том, что возникла-то эта власть как раз стараниями интеллигентов. Уж такой породы эти люди: исподволь подготавливают общественные перемены, затем отходят в сторонку и удивляются несоответствию желаемого и свершившегося. И первые же попадают под удар. Впрочем, не все. Наиболее практичные из той же прослойки легко находят лазейки в любой новой системе. Кстати, прослойкой интеллигенцию называли большевики, и не без иронии. Главный же большевик, будучи сам интеллигентом по всем формальным признакам, придя к власти, стал активно расправляться с этой непредсказуемой, вечно сомневающейся и рефлектирующей публикой. Горькому не раз приходилось вырывать несчастных писателей и профессоров из рук не знающего жалости вождя. Потом в досаде махнул рукой пролетарский писатель – ну вас к лешему! - и уехал в Италию. Остался гневный вождь один на один с другим замечательным интеллигентом, выпускником духовного училища, недоучившимся студентом духовной семинарии, которому и передал багровую эстафетную палочку. Ну, а дальше, сами знаете, прослойка исчезла окончательно. Вот тут-то и начинается самое интересное. Окончательно, но не бесповоротно.
Сработал незримый парадокс. Победитель уничтожает побежденного, однако и побежденный не остается в долгу, не уходит без следа. Он оставляет в победителе память о себе, а значит, часть себя. Ведь всякий поединок – это отторжение и взаимопроникновение. Был сложный организм, состоящий из множества взаимодействующих органов. Назывался народом. В сухом остатке получили аморфную массу безграмотных крестьян, полуграмотных рабочих и вооруженных до зубов озлобленных солдат. Ни Бога в душе, ни царя в голове. «Русский человек, - писал Ленин, плохой работник по сравнению с передовыми нациями… Учиться работать – эту задачу Советская власть должна поставить во всем объеме». Иначе говоря, перековали орала на мечи, теперь пора перековывать обратно - мечи на орала. «Орало» - это плуг. То есть повоевали - и хорош. Теперь за работу. Но как? Как управиться с безликой многомиллионной массой? На каком языке с ней говорить? Как приучать, воспитывать, прививать ценности? Страх и покорность - ненадежные помощники. Нужна преданность, а значит, хотя бы толика сознания. Кто может внедрить эту толику? Духовенство отвергаем сразу. Остается интеллигенция. Хоть сама и не кует мечи и орала, но вселять энтузиазм и доносить идеи умеет. Без нее народ чернь, лишенная самосознания. Как не хотелось, а пришлось с этим обстоятельством считаться. Стали набирать профессионалов, интеллигенцию советского образца. Наскребли по сусекам. Горького упросили вернуться из Италии… Хороший был писатель Алексей Максимович. Жил бы себе спокойно в солнечной Италии, писал бы книги. Как когда-то Гоголь. Как Бунин, Ходасевич, Куприн, Мережковский, Цветаева… Как многие русские деятели культуры. Так нет же, польстился. Известную дилемму, чем лучше быть - головой мыши или хвостом льва, решил в пользу Союза советских писателей (мышь это или лев, решайте сами). А может, поверил, воодушевился. Как-никак сам из народа, у истоков стоял, буревестника запускал. Ностальгия опять же. Не знаю. Правда не бывает однозначной даже в математике.
Первые «мтавораканы»
Александр Федорович Мясников (Мясникян), старый большевик, пламенный, как их называли, революционер, начальник политуправления Западного фронта, однажды послал Ленину такое письмо: «У нас куча безобразий и злоупотреблений. Нужна свобода печати их разоблачить…» Ленин ему ответил: «Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем». Интересная, не правда ли, переписка? Большевик решается давать вождю советы, да еще какие. Для кого-нибудь другого это могло плохо кончиться, а Мясникова всего лишь отослали подальше, в глубинку, к соотечественникам в Советскую Армению, председателем Ревкома. Тем более что опыт создания советской власти в Белоруссии у него уже был. Чуть позже Мясников был назначен п р е д с е д а т е л е м Совета народных комиссаров Армении. Заодно и Мясникяном стал. Чтобы понять, куда он попал, надо представить себе Армению начала двадцатых, съежившуюся до пятачка, населенную темной, безликой массой, состоящей наполовину из армян, а на другую половину из азербайджанских татар, курдов и персов. Пахло нищетой и тифом. По кривым улочкам Эривани с тридцатитысячным населением гоняли скот люди в лаптях, то и дело слышались выстрелы, а жалкие остатки местной аристократии попрятались по домам, боясь высунуться за дверь. Была, впрочем, железная дорога, связывающая Эривань с Тифлисом и Ираном, было несколько церквей и мечетей, была некогда полуразрушенная крепость (коньячный завод Шустова, а ныне Ереванский коньячный завод), где, по преданию, русские офицеры впервые показали спектакль «Горе от ума». Была пара мелких фабрик и две гимназии, одна из них женская. Был даже трамвай, но все это не сглаживало картину общей убогости, и столица походила на глухую восточную провинцию, ссыльное место.
Какой была одна из первых инициатив Мясникяна в этих условиях? Сегодня она общеизвестна. Он призвал соотечественников, деятелей науки и культуры, вернуться на родину и возродить республику. Без интеллигенции нет народа. Выпускник Московского университета Александр Федорович это прекрасно понимал. А если учесть его принципиальность, (письмо Ленину), то инициатива первого руководителя Советской Армении становится вполне объяснимой. Интеллигенция откликнулась. Трудно предположить, каким бы стал Ереван, не будь Александра Таманяна. Столица обрела лицо, и одного этого было бы достаточно, но архитектор разработал также проекты реконструкции Эчмиадзина, Ленинакана, Нор-Баязета… Трудно предположить, какой была бы армянская музыкальная культура без Александра Спендиарова… Изобразительное искусство без Мартироса Сарьяна… В 1926 году приехал в Ереван поэт Аветик Исаакян. Затем уехал в Париж и вернулся окончательно через несколько лет. Приехал из Тифлиса Ов.Туманян. Все они, вместе с учеными, учителями, инженерами, заполнили то нулевое пространство, которое лишь на словах называлось Арменией, а на деле представляло собой разноплеменную армяно-тюркоязычную территорию.
Армянская интеллигенция, назвавшись «мтавораканами» (людьми умственного труда), формировалась по образу и подобию русской интеллигенции, и тому несколько причин. Начнем с того, что задолго до революции имело место традиционное тяготение образованных армян к России и русской культуре. Многие представители лучшей части народа учились в Москве или Петербурге, прекрасно знали русскую литературу, в том числе и те, кого сегодня называем столпами армянской словесности. Язык не только средство общения, но и тип мышления. Овладев тем или иным языком, человек в известной степени овладевает тем или иным мировоззрением, теми или иными эстетическими ценностями. Хорошо это или плохо, но в каждой республике образовалось свое русскоязычное или двуязычное население, и все гуманитарные процессы, происходящие в центре, так или иначе, находили отражение в культурном пространстве этих республик.
Сделаем отступление и отметим еще один парадокс. Всякая интеллигенция, вскормленная властью и призванная озвучивать ее идеологию, рано или поздно отбивается от рук. Процесс незаметный и закономерный. Все начинается с сомнения, затем появляется бунтарский азарт, и вместо того, чтобы проявлять преданность, интеллигент начинает расшатывать основы. В поздний советский период возникла такая трактовка понятия: настоящий интеллигент (в отличие от «продажного») - всегда оппозиционер по отношению к власти. Основываясь на оппозиционности как главном отличии интеллигента (характеристика выдвинута Б.Успенским), приводят классический пример перерастания интеллектуала в интеллигента. Когда академик Андрей Сахаров создавал водородную бомбу для государства, он был интеллектуалом. Открыто выступив против власти, которой служил, он перешел в разряд интеллигентов. Душа и совесть. Эти две составные, как нечто само собой разумеющееся для гуманитариев и не совсем обязательное для технарей, выписаны в «Собачьем сердце» М.Булгакова в образе классического интеллигента профессора Преображенского. Он не бунтарь, но, безусловно, оппозиционер. Открытую оппозиционность в советском обществе вообще встречаем редко. Интеллигент обычно держит кукиш в кармане. Говорит речь – кукиш в кармане, пишет книгу – кукиш между строк, снимает фильм – кукиш за кадром, ставит спектакль – кукиш за кулисами, пишет полотно – кисть вместо кукиша… Об этом знают все, и власть в том числе. Пусть, не страшно. Лишь бы не показывал кукиш прилюдно, потому что это уже будет диссидентский кукиш. Не без воздействия пресловутого кукиша, спрятанного или вытащенного, происходили всякого рода послабления, оттепели и перестройки. Проблема, однако, в том, что процесс стихийный, и джинна, выпущенного из бутылки, трудно загнать обратно. Разве что палками. В тридцать седьмом получалось. Людей мыслящих тысячами приносили в жертву. Желая угодить центру, на местах, в республиках и областях старательно отбирали и бросали в пасть дракона наиболее достойных. В Армении арестовали Егише Чаренца, Акселя Бакунца, изъяли из библиотек их книги. Вслед за ними собирались арестовать также Аветика Исаакяна. Старик в окружении семьи сидел дома, объятый страхом, и ждал: вотвот подъедет к дому «черный воронок». Однако, к удивлению местных чекистов, Москва эту жертву не приняла. Более того, чтобы оградить великого поэта от своих же, одарила его Сталинской премией. Не исключено, что и Туманян оказался бы в темнице, доживи он до тех времен. Скажите после этого, что народ ценит свою интеллигенцию. Ценит, когда она отходит в мир иной.
Спустя полвека, в новых условиях, палки стали неактуальны, и обуздать джинна можно было хитростью, позаимствованной из сказок «Тысячи и одной ночи»: «Как же это ты, такой большой, мог поместиться в такой маленькой бутылке?» «Я все могу», - ответит самодовольный джинн и снова влетит в бутылку. Тут-то и заткнуть горлышко. Происходит распределение должностей, а попутно меняется сам облик интеллигента. Телевизор (зомбящик) нам это демонстрирует каждый день. Сегодняшние интеллигенты - лицедеи и гламурные шоумены разных мастей. Книги, в которых не больше мысли, чем в телефонном справочнике - сегодняшняя литература. Глянцевое скудоумие - сегодняшняя журналистика. Виртуальные трюки, порожденные фантазией инженеров, но не художников сегодняшнее кино… И так далее. Ничего не имею против индустрии развлечений, но когда она переходит в индустрию сознания, ввергая людей в гипнотический транс, как не восхититься мастерству кукловодов? Тоже, кстати, интеллигентов. Процесс этот характерен, впрочем, не только для постсоветской территории. На самом деле мы, как всегда, перегнули палку.
М. Мамардашвили, говоря об интеллигенции в современном обществе, отмечает как свойство монополистического капитализма стандартизированный массовый интеллектуальный труд, предполагающий взаимозаменяемость его исполнителей и шаблонное воспроизводство уже имеющихся «образцов» в массовых масштабах. Проще говоря, производство в области культуры ничем не отличается от любого другого производства и конечный его продукт – такой же товар, как и любой другой. Помните «Новые времена» Чаплина? Вместо юркого рабочего, самозабвенно закручивающего гайки на бегущем конвейере, представьте интеллигента новейшего образца. Мирным путем, без каких-либо репрессий, стирается индивидуальность, непредсказуемость и само таинство творчества, и интеллигент, хочет он того или нет, незаметно и плавно перетекает в состояние среднестатистического интеллектуала, не обремененного ни душой, ни совестью.
Новые «мтавораканы»
Вернемся к «мтаворакану», который формировался по типу русского интеллигента, однако и отличался от него. Сложилась в республике интеллигенция русскоязычная и армяноязычная, и первая не без основания считала себя наиболее образованной частью народа. Причина проста: литература по многим областям знаний, в том числе иностранная, выходила на русском языке, на армянский переводилась с русского же, при этом далеко не вся. Правда, армяноязычные владели русским достаточно сносно, чтобы читать ту же литературу, однако ощущение неродного языка создавало все же определенную преграду. Следующее отличие существеннее. Если взять за основу классическое для России деление на «почвенников» и «западников», то армянского интеллигента можно отнести преимущественно к первой категории. Во главу угла ставились не столько ценности европейской цивилизации (права человека, свобода слова и т.д.), сколько история народа, его лучшие качества и былое (прежде всего территориальное) величие Армении. Первое массовое выступление на этой почве случилось в 1965 году, в начале хрущевской оттепели. Я его помню. Участники многотысячного шествия, посвященного 50-летию геноцида армян, взывали к восстановлению исторической справедливости и целостности Армении. Движение разрасталось, и следовало выпустить пар. Решением местных властей (надо полагать, с разрешения московских) в Ереване в том же 1965-м началось строительство памятника жертвам геноцида 1915 года. Замечу, что и в последующие годы деятельность инакомыслящей армянской интеллигенции была направлена против советской власти лишь косвенно, напрямую же речь шла о национальной целостности. С другой стороны, отношение к советской власти и ее идеологии по мере приближения к концу века становилось все более ироничным, если не сказать циничным. Среди представителей творческой интеллигенции, тысячами вступавших в ряды компартии, процент «искренних» был весьма невысок. Партийный билет был необходим для карьеры, материального благополучия, славы или безопасности на случай часто меняющихся курсов правительства. К примеру, процент партийных писателей в СП Армении был одним из самых высоких в СССР. Что же касается взаимоотношений с народом, то их, эти взаимоотношения, можно охарактеризовать как всепожирающую и страстную любовь в одностороннем порядке. Интеллигенция любила народ безмерно и расточала ему комплименты по поводу и без повода, рассчитывая, само собой, на взаимность. Народ, себе на уме, шестым чувством понимал, кто искренен, а кто хитрит. Если спросите меня, то совершенных интеллигентов, в коих сочетались бы нравственная целостность, духовная самодостаточность, искренность и интеллект высокого образца, было не так уж много. Но они были. Это как бы прослойка в прослойке, интеллигенты, коих в силу их подчеркнутого своеобразия и непредсказуемости суждений нельзя причислить ни к безудержным любителям народа, ни к сторонникам или противникам власти, ни к «западникам», ни к «почвенникам». Они сами по себе, профессионалы в работе и философы по мировоззрению. Не кокетничают, не подстраиваются. Само существование их полезно народу и обществу. Как говорил Иван Крылов, великий человек думает думу без шуму…
А что же все-таки народ, слугами которого называют себя все кому не лень? Народ похож на многоопытную, не потерявшую прелестей, все еще молодящуюся и падкую на комплименты вдову. Флирт от настоящей заботы отличить умеет, но, принимая условия игры, не отказывается ни от того, ни от другого. В силу женской природы легко увлекается и пьянеет, но в силу многоопытности так же легко трезвеет, мучаясь похмельем. И если представить себе группу донжуанов, всеми правдами и неправдами завоевывающих сердце этой вдовы, то станет понятно, почему наиболее достойные пожимают плечами и отходят в сторонку, предпочитая заниматься своим делом. Если лишить их дела, уедут за тридевять земель. Что и произошло в девяностые. Лучшие из лучших уехали не за рублем или долларом, а чтобы себя сохранить. Они, не сломавшиеся, сохранившие себя, - конкуренты донжуанов. Поэтому пусть себе уезжают. У вдовы не останется выбора, и можно будет сыграть свадьбу. Ну, а что делают с невестой в брачную ночь, не стану рассказывать. Не маленькие, сами знаете. Помните парадокс с победителем и побежденным?.. Что дальше? А дальше наступает утро и все расставляет по местам. Доживем до утра, господа.
Руслан Сагабалян
Поставьте оценку статье:
Всего проголосовало 69 человек
Оставьте свои комментарии