Родина армян – Армянское нагорье

Продолжение. Начало в №6, 8, 10, 11, 15,2013

С распространением христианства и в особенности после того, как последнее было возведено в ранг государственной религии, Армения самим ходом событий была вовлечена в византийский культурный круг. Это условное понятие имеет в виду культурную общность христианских народов, принявших христианство из Ви­зантии. Имеются в виду греки и сирийцы, копты и эфиопы, грузи­ны и арабы-христиане – народы, историческая жизнь которых мог­ла протекать как в пределах империи, так и за ее политическими границами. За небольшим исключением в Армении утвердились все те разделы культуры, что и в грекоязычной Византии. Внеш­нее воздействие, которому подвергалась эта культура в период ее формирования, никак не повлияло на ее органичность. Органично вписалось в нее также и языческое наследие.

В начале V в. в Армении произошло событие, которое сняло крупнейшее про­тиворечие в развитии армянской циви­лизации – речь идет о появлении письменности на родном язы­ке. Армянское нагорье усыпано надписями на урартском языке, выполненными клинописью, но с падением Урарту и язык, и письмо были совершенно забыты. Со времен Ахеменидов деловым язы­ком Передней Азии был арамейский. Арамейская письменность распространилась и среди армян (о межевых камнях царя Арташеса I с арамейскими надписями было сказано выше). В период эллинизма широкое применение нашло греческое письмо. Нако­нец, тесно общаясь с парфянами, армяне не только заимствова­ли у них значительный слой обиходных слов и выражений, но, вероятно, пользовались и принятым у парфян письмом. При Сасанидах парфянский язык (пахлавик) уступил место среднеперсидскому (парсик). На этом языке, наравне с греческим и си­рийским, т.е. видоизмененным арамейским, велось в Армении делопроизводство.

Армянский язык не имел собственного письма, он оставался устным, и это обстоятельство внушало особую тревогу в связи с распространением христианства уже в качестве государствен­ной религии. Христианская вера немыслима без главной ее кни­ги – Библии. Библия проникала в Армению на двух языках, сирийском и греческом, но армянский ее перевод в письменном виде был невозможен. В первые века христианства появилась богатая литература, посвященная истолкованию основ молодой религии. Христианская обрядность требовала и других книг, и все они входили в обиход в устном переводе. С течением време­ни устный вариант должен был приобрести в Армении более или менее устойчивую, профессиональную форму, но даже доведен­ный до совершенства, он не мог заменить книги. Притом что христианство широко распространялось в Арме­нии, оставались еще значительные слои населения, которые при­нимали это учение с недоверием или открытой враждой. От­сутствие же христианской литературы на армянском языке сужа­ло возможности проповеди. Это обстоятельство заставляло задумываться наиболее просвещенных и дальновидных деятелей эпохи, искать выход из положения, становящегося тревожным. Изобретение армянской письменности связано с просветитель­ской деятельностью двух лиц – Месропа Маштоца и католикоса Сахака. Первый из них создал армянские письмена, второй обес­печил их внедрение и распространение. Хотя появление собствен­ной письменности было ответом на нужды прежде всего христи­анской пропаганды, значение письма сразу же вышло за преде­лы этой задачи и стало служить широчайшим культурным потреб­ностям нации.

Маштоц знал греческий язык, а как секретарь при царском дворе, неизбежно должен был иметь дело и с персидским. От­казавшись от светской карьеры, он постригся в монахи и про­поведовал в тех частях Армении, где корни язычества были особенно прочны. Личный опыт убедил его в необходимости создания письмен, соответствующих армянскому языку. Он по­делился своими планами с католикосом и получил напутствие от духовенства.

Во главе группы учеников он направился в Эдессу, один из главных центров сирийской христианской образованности, а от­туда в Самосату, где процветала греческая ученость. Здесь он создал свой оригинальный алфавит, определил начертание каж­дого знака, а греческий каллиграф Руфин придал им закончен­ный характер. Этими знаками ар­мяне пользуются и поныне, доба­вив к ним спустя столетия лишь две новые буквы.

Величие Маштоца состоит преж­де всего в том, что он первым остро осознал необходимость превращения армянского в пись­менный язык, загорелся этой иде­ей и воплотил ее в жизнь. Как фи­лолог, он обладал особым даром, который позволил ему с замеча­тельной точностью выделить от­дельные звуки из речевого потока. Впоследствии Маштоц оказался у истоков также грузинской и ал­банской письменности, и здесь он с успехом применил полностью оп­равдавший себя принцип фонети­ческого алфавита.

Еще будучи в Сирии, Маштоц приступил к переводу Библии, той ее книги, которая носит название «Притчи Соломона». Независимо от того, почему Маштоц начал именно с этого раздела Библии, первые выраженные армянской графикой строки знаменательны: «Познать мудрость и наставле­ние, познать изречения разума...». Эти слова могут служить эпиг­рафом к армянской литературе, которая начала бурно разви­ваться под пером самого Маштоца и его современников.

В сопровождении учеников, имея на руках им же созданный алфавит, Маштоц вернулся на родину. Здесь его ожидала тор­жественная встреча в присутствии царя Врамшапуха и католико­са Сахака. Это было в 405 г.

Просветители

Как и следовало ожидать, творцами новой культуры были лица духовного зва­ния, на их долю выпало также и прос­вещение. Уже в середине IV в. они могли готовиться в школах с преподаванием греческого и сирийского, но настоящее образо­вание они получали за рубежом. Католикос Сахак Партев (умер в 439 г.) был величайшим для своего времени знатоком гречес­кого, к нему обращались за разъяснениями, когда собственных знаний не хватало, отмечает Лазар Парпеци в конце V в. По возвращении на родину с новыми письменами Маштоц рьяно взял­ся за преподавание и удостоился звания вардапета. Это слово означает «учитель». Вардапетами становились ученые монахи-богословы, отдававшиеся учительской деятельности. На много веков вперед вардапет станет главной фигурой армянского прос­вещения.

Как уже было сказано, Маштоц оказался причастен к созда­нию грузинской и албанской письменности – биограф называет Маштоца создателем соответствующих алфавитов, которые ста­ли немедленно распространяться. Просветительская деятельность Маштоца распространилась также на ту часть Армении, которая после раздела отошла к Византии. Он вторично направился в имперские пределы, в качестве главы официальной миссии имел в Константинополе встречу с императором Феодосием и с его заинтересованного согласия наладил занятия на основе им же, Маштоцем, созданного алфавита.

Уже в первую поездку за рубеж Маштоц отбыл в сопровожде­нии группы учеников. Часть из них осталась в Эдессе и занялась сирийской словесностью, часть же направилась с ним в Самосату – для занятий греческим. Как им, так и тем, кто пошел их путем, предстояло сделаться первыми армянскими переводчиками, те­ми, кто переносил на армянскую почву достижения христианской науки. Во главе же всего этого движения стояли, естественно, католикос Сахак и Маштоц.

Двоим из ближайшего окружения Маштоца предстояло оста­вить особо яркий след в истории армянской словесности. Один из них Корюн, автор, в частности, жизнеописания своего учите­ля, другой – Езник Кохбаци, написавший трактат «О Боге» (из­вестен также под названием «Опровержение ересей»). Фило­софски насыщенный, этот труд содержит описание и в то же время опровержение маздеизма, того варианта зороастрийского учения, который при Сасанидах стал официальным (и весьма воинствующим) вероисповеданием в Иране.

Образ ученого, стремящегося к вершинам знания, запечат­лен в «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци. В поисках знания автор прибыл в Эдессу, поработал над древними исторически­ми трудами и документами, а затем отправился на поклонение святым местам и на учение в Палестину. «Странствуя не спе­ша», он добирается до Александрии, в то время одного из наиболее прославленных центров как античной, т.е. языческой, так и христианской учености. Здесь его научным наставником оказывается знаменитый ученый, имени которого автор не на­зывает, но сравнивает его с Платоном. «Желая плыть в Элладу, мы, гонимые ветром, попали в Италию и почтили могилы святых (апостолов) Петра и Павла, недолго пробыв в городе Риме. Пройдя через Элладу по Аттике, мы на короткое время остано­вились в Афинах, на исходе же зимы направились в Византий (т.е. Константинополь), стремясь к нашему отечеству». Автор этих строк спешит на свидание с католикосом Сахаком и Маш­тоцем, своими духовными отцами, но не застает в живых ни того, ни другого...

Во второй половине VII в., уже в период арабского влады­чества, прославленный географ и математик Анания Ширакаци отправится в город Трапезунт, где и найдет наставника в лице местного ученого Тихика.

Сведения, которыми мы располагаем, о просветителях этой эпохи край­не скудны. Тем большую ценность приобретает Послание, которое Лазар Парпеци, будущий историк, направил победителю восстания 482 – 484 гг.

Вахану Мамиконяну (об этом движении ниже). Это Послание содержит, по существу, настоящую автобиографию его автора. Лазар воспитывался при княжеском дворе, принял монашество, два года провел в отшельничестве, а затем был отправлен своими наставниками к «ромеям», т.е. в Византию. Там он приобщился к греческой словесности. «Я самым прилежным обра­зом отдавался греческому учению, – писал он Вахану, – и, преодолевая собственное недомыслие, читал книги святых отцов». А вот и их перечень: Афанасий Александрийский, Кирилл Александрийский и Кирилл Иеруса­лимский, Василий Кесарийский и Григорий Назианзин. Автор Послания перечисляет здесь важнейших христианских писателей, отцов церкви, ко­торые приобрели большую славу и в армянской церкви. Лазар вспоминает также «о нашем равноапостольном мученике Григоре, вардапете армянском, и им подобных, тех, что поучали, следуя по той же оздоровительной сте­зе». Он вернулся на родину страстным почитателем греческой словесности и вообще греческой жизни. Вахан Мамиконян обеспечил ему место насто­ятеля монастыря при соборе в Эчмиадзине. Лазар рьяно взялся за испол­нение своих пастырских обязанностей, но натолкнулся на откровенную вражду братии.

Лазар нашел убежище в городе Амиде и оттуда направил Вахану свое Послание. Мучительно переживая изгнание, он полностью сохранил чувство достоинства и в своем изложении неоднократно напоминал Вахану, что рас­сматривает первое лицо Армении как равного себе. По всей видимости, Вахан Мамиконян вернул на родину товарища своих детских игр и обеспе­чил возможность для дальнейших литературных занятий, для написания «Третьей истории Армении».

Притом что образование было уделом прежде всего духо­венства, и светские лица не оставались от него в стороне. Современники неоднократно подчеркивали познания полковод­ца Вардана Мамиконяна в св. Писании, но возможно, что они обращали внимание именно на исключительный случай.

Литература

Первым памятником армянской литературы стало св. Писание, перевод кото­рого был предпринят самим Маштоцем. Этот перевод потребовал времени, в нем участвовало, безуслов­но, несколько лиц. Перевод, по крайней мере частично, был вы­полнен с сирийского, но вскоре отредактирован по греческому образцу. С переводом св. Писания в армянскую лексику вошли основные христианские понятия, но роль Библии этим не огра­ничивалась. Один из величайших памятников мировой литерату­ры, Библия существенно расширила кругозор армян далеко за пределы догматики – это касается истории и географии, права, эстетики и морали, хозяйства, нравов и обычаев чужих народов. В жизнь вошла новая система нравственных ценностей. Последу­ющие памятники письменной литературы в той или иной мере несли на себе следы влияния главной книги христианской веры. Текстуальные заимствования из Ветхого и Нового Заветов встре­чаются повсюду. Библия ознакомила армян с рядом литератур­ных жанров, таких как история, биография, послание, нравоуче­ние, пророчество, любовная лирика, с литературными приемами, которые сохранились до наших дней.

На освоение христианской литературы, которая пришла в Ар­мению, ушло два-три столетия, но уже к VII в. в армянской сло­весности были представлены почти все жанры, которые имелись в греческой и сирийской (христианского периода) литературе.

Значительную часть этой литературы составляли переводы с гре­ческого и сирийского. Это сочинения отцов церкви, содержа­щие объяснения основ христианской религии и толкования св. Писания. Это литература, которая необходима для отправления службы в церкви. Это духовные песнопения, которыми сопро­вождается служба. Это сборники решений церковных соборов, которые во многих разделах касались также и мирян. Это биог­рафии – жития лиц (соотечественников или чужеземцев), кото­рых признавали святыми. Это риторика – правила для выступлений в публичных местах и грамматика. Это история и философия, география и космология, математика и летосчисление.

Конечно, эта словесность начала поступать в Армению задолго до изобретения алфавита, в новых же условиях она стала пита­тельной средой зарождения литературы на армянском языке.

Историография

Восточнохристианская литература, основу которой составляет ее греческий раз­дел, выступает в качестве единого куль­турного целого в различных языковых вариантах. Это была лите­ратура, которая подчинялась особым канонам, но их жесткость сказывалась в разной степени. Историография в этом смысле пользовалась большой свободой. Действительно, историография принадлежит к числу наиболее оригинальных творений средне­вековой литературы.

Исторические сочинения на армянском языке появились в

V в., таковым можно считать «Житие Маштоца», написанное Корюном вскоре после смерти его учителя. Вслед за этим появляются произведения, весьма разнообразные по структуре и манере из­ложения, которые полностью или в отдельных своих частях яв­ляются историческими трудами уже в нашем понимании слова.

Первым из них было творение, автором которого выступает Агафангел. В нем рассказывается о том, как, убив парфянского царя Артабана V Аршакида, к власти пришел Ардашир Папакан, основатель династии Сасанидов. Весть об этом дошла до армянского царя Хосрова Аршакуни, который при­надлежал к той же фамилии, и он, желая отомстить за своего родича, в тече­ние 10 лет вел военные действия против насильника Ардашира. Отчаявшись одолеть противника, Ардашир наслал на него своего вельможу Анака Партева. Заговор удался, Хосров был убит. Перед тем, как испустить дух, ар­мянский царь приказал вырезать весь род Анака. Уцелели лишь двое сыно­вей Анака, одного из них переправили в Иран, другого, Григора, в гречес­кую сторону. Ардашир вторгся в Армению, сея повсюду смерть, но царе­вича Трдата спасли, он также нашел пристанище в пределах империи.

В Кесарии Каппадокийской Григор получил образование в христианском духе. Прознав о своем происхождении, он нашел Трдата и выразил готов­ность служить ему. Трдат возвращается в Армению, взяв с собой Григора. Царь начинает преследовать христиан, понуждает их к возврату к языческой вере, Григор же всячески противится этому, и его бросают в яму, где он остается 13 лет. Тем временем, спасаясь от гонений против христиан, в Арме­нии находят пристанище беглянки из Рима во главе с Гаяне, среди них краса­вица Рипсиме. Трдат влюбляется в нее, Рипсиме отвергает армянского царя так же, как ранее отвергла императора Диоклетиана. Оставшийся с позором Трдат предает смерти беглянок, но его постигает небесная кара – он превра­щается в вепря. Только молитва Григора могла спасти его. Выясняется, что Григор жив, он приступает к молитве за царя и излечивает его. С просветлен­ным сознанием царь утверждает в Армении христианскую веру, рушатся язы­ческие храмы, жрецов убивают либо изгоняют. Григор же, который войдет в историю под именем Просветителя, в Кесарии принимает сан епископа.

Труд Агафангела являет собой сочетание нескольких жанров. Здесь и эпический сказ об исторических событиях, и повествова­ние о христианских мучениках, и большие разделы христианской проповеди. Жизненные реалии соседствуют здесь с вымыслом. Изложение Агафангела не адекватно исторической действитель­ности. Образ автора, современника царя Трдата, выходца из Ри­ма, носителя греческой и латинской образованности, является плодом литературного вымысла. Этот труд родился под пером армянского автора, и он полностью вписывается в традиции ар­мянского исторического повествования. Притом что это не столь­ко история, сколько своеобразный роман о Григории Просвети­теле, он позволяет глубоко проникнуть в одну из важнейших эпох истории – эпоху утверждения христианства.

Труд Агафангела в том виде, в каком он дошел до нас, явля­ется результатом переработки нескольких более ранних памят­ников житийного порядка. Приблизительно треть книги состав­ляет поучение Григория Просветителя, появившееся позднее, чем остальные ее части. Но и в переработанном виде это сочине­ние воспринимается как гармоничное целое. История Агафан­гела, полностью или частично, прямо или опосредованно, была переведена на все языки христианского Востока, на латынь и на славянский. Культ Григория Просветителя получил широкое распространение, его мозаичное изображение появилось на сте­не главного храма Константинополя, церкви Св. Софии. Один из семи притворов храма Василия Блаженного на Красной площа­ди в Москве – во имя Григория Армянина.

В конце V в. Лазар Парпеци определит творение Агафангела как «Первую историю Армении». Притом что изложение скон­центрировано вокруг одного грандиозного события, а именно – обращения армян в христианство, автор придерживается тради­ционной для историка манеры повествования в хронологической последовательности. Совокупность отдельных эпизодов состав­ляет армянскую историю 224 – 330 гг.

Автором «Второй истории Армении» Лазар называет «некоего Павстоса (Фауста) по прозванию Византиец», т.е. связывает это имя со столицей империи Византием-Константинополем. Лазар сообщает об этом с пренебрежением – истинный византиец не может повествовать так, как это делает Павстос. Но величие Павстоса в том и заключается, что он довел до совершенства свой, столь отличный от современного ему византийского, стиль.

Павстос начинает изложение там, где остановился Агафангел, и доводит его до раздела Армении, т.е. охватывает период 330 – 387 гг. Это насыщенная подлинным драматизмом армянская эпопея IV в. Действующие лица – цари и князья, католикосы и рядовые клирики, придворные различного ран­га, армяне и персы, сирийцы и греки. Действие происходит не только в Армении, но и далеко за ее пределами, в Иране и в империи. Быт и нравы эпохи выступают здесь во всем разнообразии.

Изложение не всегда согласуется с подлинными историческими фактами, особенно с их хронологией, действительная последовательность событий мо­жет быть нарушена, но общая панорама адекватна армянской жизни. Павстос создал свой труд в последней трети V в., под рукой у него не было письмен­ных источников, и удивляться следует не неточностям его изложения, а скорее тому, что он все же сумел воссоздать подлинную действительность. При неизбежных потерях, историческая память фиксировалась в сознании людей. Отдельные эпизоды, запечатленные в этом труде, обнаруживаются и на греческом языке, они включены в труд знаменитого византийского исто­рика Прокопия Кесарийского (VI в.).

Свою собственную «Историю» Лазар Парпеци считает «Треть­ей». Он продолжает Павстоса, доведя изложение до 485 г. Его труд состоит из трех частей, в первой излагаются события между 387 и 440 гг. Далее рассказывается о первом антисасанидском восстании 450 – 451 гг. во главе с Варданом Мамиконяном, а третья часть посвящена движению под руководством Вахана Мамиконяна и доведена до 485 г.

Если в Послании Вахану Мамиконяну Лазар с готовностью раскрывает свою душу, если он бросается от темы к теме и стремится заразить читателя своей страстью, то в историческом труде он в общем сдержан и озабочен прежде всего тем, чтобы четко изложить факты. Это бросается в глаза осо­бенно во второй и третьей частях его книги (сюжеты первой предполагают большую вольность стиля). Как было сказано, он приступил к своему труду в конце V в., следовательно, в большей части должен был следовать пись­менным источникам или устной информации, исходящей от других. О пер­вом восстании он мог узнать по рассказам в княжеском доме, где он воспи­тывался – там, где у своей сестры нашла приют вдова Хамазаспа, брата и соратника Вардана Мамиконяна; там были и другие пережившие движение. Второе же восстание имело место, когда автор был уже в возрасте, и личная близость с первыми лицами движения способствовала успеху его замысла. Рассказ Лазара является единственным первоисточником, позволяющим представить ход событий. Его внутренняя стройность и логичность, согласие с эпохой в целом позволяют отнестись к нему с полным доверием.

Гагик Саркисян,Константин Худавердян, Карен Юзбашян

Продолжение следует