Фрунзе и Хорен – что осталось за кадром?
В Ереване в издательстве «ВМВ-Принт» вышла книга «Фрунзе Довлатян. На излете оттепели» Валерии Олюниной и Павла Джангирова. «Ноев Ковчег» беседует с журналистом, главным редактором портала «Наша среда», сотрудником Института Черноморско-Каспийского региона им. В.Б. Арцруни Валерией Олюниной о том, что осталось за кадрами Довлатяна.
– Валерия, мы уже знаем, что книга писалась на протяжении 9 месяцев, очень быстро. На какие источники вы опирались?
– Я с моим соавтором, архитектором, журналистом, художником Павлом Джангировым год назад издала книгу о русском периоде Александра Таманяна. И у нас были наработки по режиссуре Фрунзе Довлатяна. Это и архивные исследования, и киноведческие статьи Павла Сергеевича, который, кстати, является старшим братом знаменитого армянского актера Карена Джангирова. Поэтому мы решили обобщить наш опыт, получив поддержку киноконцерна «Мосфильм» и семьи Фрунзе Вагинаковича. По своей фактологии книга очень обширна, но в нее не попала некая сакральность, которая не прошла на экран по идеологическим соображениям. Когда Фрунзе Довлатяна спрашивали, какой фильм он любит больше всего, он отвечал: «Хроники ереванских дней», который больше всего бит. Фильм был закончен в 1972 году, и начались его мытарства. На экраны он вышел только в январе 1974 года. Эстонский писатель Калле Каспер говорил мне, что смотрел этот фильм в каком-то жалком сарае на окраине Минска. То есть даже после жестокой цензуры фильм был ограничен в прокате. В книге мы пишем о том, что в процессе создания фильм был под двойным контролем – московским и армянского политбюро.
– Когда мы смотрим этот фильм, нас поражает в нем буквально все: игра Хорена Абрамяна в роли архивариуса, музыка Авета Тертеряна, операторская работа Альберта Явуряна. Что же могло быть вырезано из этого фильма?
– Многие сцены, которые мы сейчас воспринимаем как странные, метафизические, – это, возможно, остатки художественных кодов внетекстовых связей, утраченные в процессе цензурных сокращений. До того как я приступила к работе, у меня уже было исследование на тему «Перч Зейтунцян и театр абсурда». Сценаристу фильма Перчу Зейтунцяну в 1960-х годах не удалось издать пьесу«И т.д. и т.п.». В ней действие происходит в неком абсурдном музее, именно такое место было воссоздано и в «Хрониках». Очевидно, что Перч Арменакович больше отвечал за метафизические сцены этого фильма. Довлатяну удалось совместить язык реальности и психоделики. Натуралистическое видение мира замещается смысловым путем привлечения культурных и исторических ассоциаций, цитат из воспоминаний.
– А можно поподробнее рассказать, в каких героях больше всего зашифрованности?
– Это сам архивариус Армен и героиня второго плана, беременная женщина, жена погибшего в аварии, которую он увозил в больницу на своем «Запорожце». Ведь она появляется потом в его сне, который снимался в Гарни на фоне природной красоты Симфонии камней. А Вы замечали, сколько здесь заложено разных смысловых пластов? Ведь Зейтунцян описывал эту сцену несколько по-другому: лежа в ванной, архивариус вдруг оказывается в Гарни. Взвалив на плечи архивные коробки, люди двигаются
в направлении какого-то крупного, напоминающего стеллаж строения. Ассистенты заворачивают Армена в простыню, укладывают на дощатый стол. Армен лежит распятым на столе, происходит полная имитация операции. Потом Карен и его помощники оперируют коробку с документами, где написано «Армен Абраамян». Люди с разными фамилиями и одним и тем же лицом. Все они подбрасывают Армена в воздух, и он парит и падает в пенящуюся воду реки. Безусловно, создатели пытались соединить языческие и христианские образы армянской истории. Теперь мы можем только догадываться, почему эта беременная женщина, попав в сон Армена, встречается ему на улице Еревана, когда она спокойно ест мороженое, а герой через несколько минут умрет.
Поэт, публицист Амирам Григоров считает, что герой Хорена Абрамяна, лежащий в ванне, является образом крестящегося христианина, а ванна тут выступает купелью. Это, возможно, художественное отражение крещения Армении. Врачи, врывающиеся в ванную и тащащие героя на хирургический стол, обещают герою страдания, подобно тому, как переход в христианство влечет за собой мучения, подобные крестным мукам Спасителя (в которых тут угадываются страдания армянского народа).
Кадры, где герой лежит в свитере, перевязанный грубыми веревками, отчетливо напоминает о распятии – таким образом, сначала привязывая к кресту и только после того поднимая крест, это и проводилось.
Бумага, которая горит обращенным пламенем и становится целой – символ невозможности скрыть что-либо от Провидения. Тут Довлатян ввел метод обратной съемки с эффектом возвращения прежнего вида сгорающей бумаге.
Беременная героиня – аллюзия к богине-матери Анахит, и пейзаж Гегарда, без самого монастыря, – напоминание, что прежде там был языческий храм. Бег по ущелью – как возвращение к язычеству, возвратиться к которому невозможно.
Все эти сложные образы показались надзирающим органам подозрительными. Довлатян с горечью констатировал: «Вся оставшаяся пленка, та, что была посчитана «несоответствующей правде жизни», сожжена». Мало того, Фрунзе проработали в партийном журнале. В те дни его супруга и звукооператор Ирэн Ордуханян впервые увидела, как Фрунзе плачет. Его сын Микаэл, предоставивший нам огромное количество семейных фотографий, вспоминал, что тогда у отца произошел первый
инфаркт.
– А что не вошло в актерскую игру Хорена?
– Из фильма вырезали сон Армена, где он видит, как некий вселенский архив из прочного железа помещается на океанское дно. Довлатян и Зейтунцян снова задавали нам вопрос: «Нужны ли архивы, если архивариус становится их рабом? Если люди пытаются отдать свои грехи и вину другому человеку?»
– В следующем году Фрунзе Довлатяну исполнилось бы 95 лет, кажется ли он Вам современной фигурой?
– Конечно, Фрунзе Довлатян опережал свое время. Он и его плеяда старались быть не только актуальными, публицистичными, но и заложить универсальные смыслы. Нам с Павлом уже поступают предложения от различных издательств перевести эту книгу на армянский язык, чтобы о режиссуре и актерских работах знало и молодое поколение, которому такие творцы, как Фрунзе, вернут образ настоящего армянина.
Беседу вела Ника Пруткова
Оставьте свои комментарии