Хочешь мира? Готовься к войне

– Вы не служите в армии, однако Вас можно назвать «военной косточкой», и Ваши действия простираются от инструктажа добровольцев до непосредственного участия в боевых действиях. Как Вы к этому пришли?

– В 14 лет моя мать фактически заставила меня записаться в секцию военно-прикладного многоборья, самому, как Вы понимаете, не очень хотелось жертвовать своим свободным временем. Учитель истории тоже практически заставил меня заняться в ДОСААФе прыжками с парашютом. Так что в армию я пришел уже со своей историей и попал в спецназ ГРУ. Это частые вылазки в горы, ежемесячные учения на уровне до батальонов, не считая развернутых учений, которые случались, естественно, реже. Несколько командировок в Афганистан и Сирию в ранге инструктора и т.д. Дальнейшее образование – гражданское, юридический факультет ЕГУ, но в 1988-м пришлось защищать армянское население от азербайджанских погромщиков и эвакуировать его из Азербайджана. В августе 89-го были сформированы первые гайдукские отряды самообороны, и мне было поручено собрать спецназовцев, большинство которых были моими однополчанами по службе на базе спецназа в Лагодехи. Набралось чуть больше ста человек, из них пятая часть согласилась со статусом гайдука, остальные решили дождаться официальной мобилизации. В начале 90-го уже были сформированы добровольческие отряды, и мы перешли в этот статус.

Стрелять в людей мне не приходилось, и впервые это случилось, когда защищал чабана от бандитов. Это тяжелая миссия – стрелять в человека, кто бы он ни был. Мне, чтобы облегчить свое положение, пришлось искать духовника, и он отпустил мне мой грех и благословил на защиту соотечественников от врагов. В любом случае стрелять в людей непросто. В пылу боя не очень задумываешься, но потом накатывает. Понимаешь, что оставлять судьбу того, кто пришел выпить твоей крови, на Господа не совсем верно. У Господа много дел, и пока он займется тем, кто пришел за твоей жизнью, тот много чего успеет натворить.

– У Вас за плечами три карабахские войны…

– Я думаю несколько иначе. Война, начавшись в 1988-м с атак азербайджанцев на мирные армянские села, с тех пор не прекращалась и идет с различной интенсивностью. Всякое затишье – это обман, которому не следует поддаваться. Мы слишком любим мирную жизнь, и за это приходится расплачиваться. Отсюда и программа «ВОМА» – искусство остаться в живых, которая звучит так же, как и на армянском – мы решили не переводить аббревиатуру. И могу сказать, что обучение в пределах этой программы многим спасло жизни.

– Во время 44-дневной войны, или, по-Вашему, обострения перманентной войны, Вы стали медийной личностью с Вашей программой. Но тем не менее мы понесли тяжелое поражение. Понятно, что Азербайджану помогала страна НАТО – Турция, офицеры НАТО участвовали в командовании, по некоторым данным, вплоть до уровня батальонов. Тем не менее многие считают это поражение запланированным, причем с нашей стороны. Напомню Вам, что Вы были не в восторге от довоенного уровня управления войсками.

– Нам в какой-то степени повезло, что начальником Генштаба во время войны был Оник Гаспарян. Будь он назначен на эту должность раньше – нам бы удалось многого избежать. Он один из грамотнейших генералов, но один, как известно, в поле не воин. И когда он выступил после войны на стороне оппозиции, он пытался сделать это, не нарушая законов. Не стал вводить в город войска и т.д. Тут оппозиция, имея защиту в лице армии, должна была сама смыть с нас это поражение, но она этого не сделала. Что касается меня, то я вообще против вмешательства армии в политику. Когда среди митингующих в 2018-м стало заметным участие миротворцев, выполнявших миссии под эгидой ООН, я выступал за то, чтобы их наказать. Военные не должны участвовать в политике – для этого существует множество гражданских институтов.

Вернусь к войне. У нас были все шансы не проиграть. Выиграть – не было, но не проиграть мы могли. Участие натовской Турции должно было быть учтено как нами, так и нашим союзником – Россией, но этого сделано не было, и в результате имеем то, что имеем. Нам надо было прижаться к горам, в лесистой местности турки потеряли бы преимущество в воздухе. На равнине, не имея второго рубежа обороны, воевать было крайне сложно. Отступающим войскам негде было закрепиться, что приводило местами к бегству. Более того, взятие Шуши было не более чем турецкой авантюрой. Даже овладев городом, они бы его оставили, если бы нам позволили перерубить коммуникации, что было достаточно просто сделать. Но не получилось. Я ждал пополнения 1 ноября, чтобы иметь силы для операции, но пополнение моего батальона было перехвачено нашими же в Бердзоре, на подходе к нашим позициям. Они не подчинились, их разоружили и отправили в Ереван. Потом они окольными путями добрались до нас, и я вместо первого 1 ноября был вынужден запланировать операцию на 10-е вечером, но к тому времени мир уже был заключен. И сразу после подписания перемирия турки атаковали нас с воздуха, я потерял троих своих бойцов, и мои общие батальонные потери составили 10 человек из 350. Если бы мое пополнение не разоружили у Бердзора, все было бы совершенно иначе.

– И исходя из этого, Вам не кажется сдача Шуши предательством?

– Эту версию должны рассматривать контрразведка и военная полиция. Причем во всех подробностях. Факты глупости и некомпетентности видны невооруженным глазом. Глупость по последствиям может быть страшнее предательства, на за глупость судят гораздо мягче. Оставим это на будущее. Война продолжается, причем всеми доступными способами со стороны нашего противника. Кстати, турки подготовили горно-стрелковые войска и с их помощью воевали в горной местности. К слову, я лет 20 говорил о том, что нам нужно создавать горно-стрелковые части, но получилось так, что турки меня послушали, а наши – нет. Турки перевели один батальон из Нахичевана, а когда поняли, что им за это ничего не будет – перевели и второй. И уже двумя батальонами вошли в Гадрутский район, что было несколько неожиданно. Мои ребята были тренированы и меньше боялись неизвестного, в отличие от других, многие из которых поддались испугу.

– У нас на последних выборах солидный массив электората проголосовал за тех, кто управлял нашим поражением в войне. Иными словами, голосовали за поражение. Это как-то объясняется? Я спрашиваю, потому что это означает как минимум демотивацию наших сограждан на защиту Родины.

– Я сам никогда ни за кого не голосовал. Политика – не для военных. И, если честно, я не люблю демократию в том виде, в котором она нам навязана. Право голоса у нас должен иметь только тот, кто имеет отношение к армии, находится ли он в резерве, проходя периодическое обучение, или в мобилизационном ресурсе. Т.е. тот или та, кто защищает Родину и способен защитить свою семью. Других стран это может не касаться, но нас должно касаться обязательно, поскольку мы в состоянии войны. Сегодня это кажется фантазией, но к этому следует идти. При этом замечу, что людей в погонах выбирать не следует, управлять армией и государством – разные вещи. Трудно представить, чтобы гражданская жизнь управлялась отрывистыми командами. И если в основе демократии лежит в той или иной степени греческая модель, то я говорю о спартанской, обеспечивавшей греческой существование. Ее называют военной демократией. Как бы свысока мы ни относились к Спарте, эта цивилизация продержалась 800 лет во враждебном окружении, дав возможность и Афинам, и себе строить цивилизацию. Более того, спартанский проект не был завоевательным, это был оборонный проект. И вообще, разве воинское искусство не является завоеванием цивилизации? Да, с поэзией у нее были напряги, но философия защиты была весьма и весьма разработанной. И вообще, Спарта – это один из стержней, на которых строилась греческая цивилизация. Кстати, положившая начало европейскому Ренессансу.

У нас есть мотивированный на оборону ресурс. Мобилизация не была объявлена, но 30.000 добровольцев хотели попасть на фронт, из коих 15 тысяч попали. Правда, с низким уровнем обученности, а мотивация без обучения переходит в героизм, который уместен в исключительных случаях, потому что долг солдата – выполнить боевую задачу и остаться в живых. Да, нас порвали, но 30.000 добровольцев, или 1% населения, – это много. Правда, они считают свою мотивацию – погибнуть за Родину – вполне достаточной, и зачем им тратить время неизвестно на что, когда они готовы идти воевать? Вот это сознание нужно менять. Наша армия боеспособна, но условия сейчас другие. Линия фронта удлинилась, позиции плохо оборудованы, было много жертв, много чего ушло на трофеи туркам, но все это при национальных подходах восстановимо. Конечно, кроме погибших.

– У многих есть страх, что усилия власти направлены в противоположную сторону. Не будем забывать, что у нас была «цветная революция», которая означает переход страны под внешнее управление тех, кто эту самую революцию заказывал и устраивал…

– Любая революция питается со стороны, но в случае полноценной революции происходит перераспределение собственности, выражаясь марксистски – средств производства. А при имеющихся «цветных революциях» происходит всего лишь смена управленцев, У меня все-таки академический подход к вопросам революции, и смена лиц – это не революция. Да, в результате смены лиц происходит усиление враждебного влияния. Влияние турок возросло, но турецким вилайетом стать нам не грозит. Нас либо вырежут, либо выгонят. Лет через сто назовут это геноцидом, без каких-либо последствий, как сейчас, если, конечно кто-либо будет помнить. В рамках политкорректности не принято напоминать преступное прошлое, по крайней мере туркам, но между нами колоссальный цивилизационный разрыв. И мир наступит только тогда, когда турки будут знать, что завоевать нас будет им слишком дорого стоить. Настолько дорого, что это теряет смысл. Других способов я не знаю.

– Теперь о событиях в Бердзоре, или Лачине (азербайджанский вариант). То, что там азербайджанские «экологи» унижают российскую армию, воспринимается с болью. Понятно, там и военные, и представители спецслужб. Но неужели «экологами» можно победить российский миротворческий контингент? А если их еще вооружить пушками, подготовив «экологов»-артиллеристов? Представляете, что будет?

– Давайте вернемся в 2020-й. Мне было неясно, почему Россия заняла столь, скажем так, мягкую позицию в поражении своего союзника. Стало ясно с началом российской СВО. Россия по многим параметрам зависит от Турции. Это и проливы, и прокачка своего газа под видом азербайджанского, создание хабов, параллельный импорт и т.д. Пока Турцию для России заменить некем, отсюда и мягкость, иногда оскорбительная. Сегодня актуализируется и вопрос зангезурского коридора, правда, под контролем российских ВС. Иранцы этого не хотят, что я объясняю их государственным интеллектом, в отличие от нас – мы теряли государственность и до сих пор еще к ней не привыкли. Долгое планирование, в отличие от Ирана и Китая, ни нам, ни русским не свойственно. Создание же хабов имеет печальный опыт. Их создание на Украине в итоге привело к войне. Теперь Россия, как кажется, пытается наступить на те же грабли. Не могу не вспомнить Жириновского, который говорил много и обо всем, вещи подчас противоположные. То предлагал задружиться с турками, то, наоборот, враждовать. Теперь из его речей пытаются выдернуть то, что позволяет придать ему статус оракула. Тем не менее кое-что разумное он предлагал, и это можно было реализовать. Например, превратить Армению в некую смесь Израиля, по военной подготовке, и Гонконга, по экономической мощи. Не срослось…

Замечу, что российские предпочтения имеют историю. В начале Карабахской войны мы снабжались по остаточному принципу – с советских баз, откуда русские ушли, нам поставляли старые танки, и Азербайджан многократно превосходил нас и по оружию, и по людским ресурсам. Только по самолетам им было передано сто с гаком, нам ни одного, им – 357 танков, нам – 54. С четырехмесячным лагом: им – в апреле, нам – в августе. И только после наших побед проблема Армении актуализировалась для России. Поднялся вопрос о создании 102-й базы, и акценты переместились в нашу сторону. Сказать, что Россия исключительно безошибочна в своих действиях, даже если это касается ее собственной безопасности, настоящей или будущей, – было бы большим преувеличением. Но следует сознавать, что здесь два сильных игрока – Запад в лице Турции и Россия. Так с кем из них нам по пути? С Турцией все ясно, а с Россией мы переживали и упадок, но и расцвет. Это значит одно: нам надо научиться работать с Россией. Что же касается Бердзора, то Россия, как кажется, стремится всячески сохранить статус-кво, который меняется в пользу турок. Несколько раз в свой истории она отступала, чтобы потом победоносно наступать. Понятно, что это мышление сохранилось, несмотря на то, что Армения и Россия несопоставимы по территории. И тут повторюсь: нужно научиться работать с Россией.

– Если России удастся сбросить с плеч украинскую проблему, а это произойдет или в этом году, или в следующем, что тогда?

– Считается, что вести войну на два фронта невозможно. На самом деле возможно, причем вполне. Что касается некоего обострения отношений России с Азербайджаном, то им действительно придется показать, что они несколько заигрались в своих тюркских играх. Более того, у России уже нет Грузии, по крайней мере сегодня. У них есть протурецкий Азербайджан, или страна прикаспийских турок, как я ее называю, и они не могут быть форпостом российских интересов. Реальным форпостом являемся мы. 102-я база – это 5000 человек личного состава с возможным увеличением до 25.000. Остается проблема снабжения базы. По крайней мере воздушный путь еще никто не отменял.

После завершения украинского конфликта турки, естественно, станут более сговорчивы, но и тут я вижу опасности – как бы это не привело нас к вожделенному расслаблению. Российская база, безусловно, выполняет защитную функцию для нас. В любом случае мы не должны расхолаживаться, если «мягкая» позиция Турции приведет к положительным для нас результатам. Потому что, как показывает практика, все может измениться практически в одночасье.

– Вы один из адептов концепции «народ – армия». Насколько реализация этой концепции поможет нам противостоять Турции? Наши ресурсы несопоставимы…

– «Народ – армия» и «страна-крепость». Для ее реализации нам нужно пахать и пахать. Хотя бы для того, чтобы уметь противостоять турецкому вторжению в горных условиях. Более того, я не думаю, что те, кто отдал свой голос за Пашиняна, отдавали тем самым свой голос за турецкое вторжение. Где-то Армения может быть оккупирована турками, и найдутся люди, которые из соображений личной безопасности будут встречать их хлебом-солью, как в Александрополе в 1918-м, за что потом и поплатились. Турецкая опасность для нас реальна потому, что мы к ней не готовимся. На реке Аракс всего 9 точек для наземного вторжения. И их можно заблокировать артиллерийским огнем. В любом случае умение противостоять туркам означает и перевооружение армии, и обучение всего состава ВС. Наша IT-сфера достаточно развита и для разработки управляемых ракет, но нам нужна либо своя космическая группировка, либо право на получение российских данных. Именно по причине отсутствия информационного обеспечения наши беспилотники не смогли показать себя во время событий в Джермуке, туркам удалось глушить сигналы. Оставалась стратосфера, но сигналы, отраженные стратосферой, точной картинки не дают. Так что это проблема, которую следует решать.

– Концепция «народ – армия» предполагает, что у резервиста дома будет находиться оружие. То, что больше всего пугает обывателя.

– В Швейцарии, где работает эта концепция, живут как законопослушные немцы, так и экспансивные итальянцы и утонченные французы. И друг в друга они не стреляют, четко сознавая, что швейцарец врагом быть не может. И в нас тоже должны быть вложены эти понятия. А количество преступлений с применением зарегистрированного оружия в Швейцарии минимально. Как и в Израиле, где реализована эта концепция. Кстати, и у нас преступления с применением зарегистрированного оружия примерно в 40 раз уступают преступлениям с незарегистрированным. Незарегистрированное оружие стреляет всегда, и если вам хочется совершить преступление, вам нужно озаботиться его приобретением, потому что зарегистрированное сразу укажет на вас.

Конечно, реализация этой концепции у нас не сделает наши возможности беспредельными. Но возьмем хотя бы пример Сирии. Когда Башар Асад показал в действии, что он может сопротивляться, у него появились союзники, и потерявшая контроль над своими территориями Сирия начала восстанавливаться. И нас стали воспринимать серьезно, когда мы начали наносить поражения кратно превосходившему нас Азербайджану. Союзники появляются тогда, когда вы демонстрируете серьезность своих намерений.

Концепция «народ – армия» должна войти в учебные планы. Мы должны понимать, где мы живем и что нам угрожает. У нас пока наоборот: призывают к миру с тем, кому на любой мир наплевать и истинной задачей является уничтожение нас как народа или этноса – как угодно. Обучение должно строиться, исходя из потребностей государства, первостепенная из которых – защита безопасности. Добавлю, что и во время джермукских событий в сентябре, и во время 44-дневной войны оба мои сына были со мной. Жена еще 10 лет назад участвовала практически во всех наших военизированных мероприятиях, невестка участвует и сейчас. Это я к тому, что формула «народ – армия» должна начать работать с тебя.

– Государства хотят иметь сильную армию, но не настолько, чтобы ее сила угрожала власти предержащей. В Турции военные перевороты входили в обычай управления, в России ни разу не случилось военного переворота. У нас тоже.

– Я вижу проблему несколько иначе. У нас политическое руководство консультируют генералы в отставке, хорошо знающие уже завершившиеся войны. С бегущей за танком пехотой, когда танк должен сбавить ход, чтобы пехота за ним поспела. Те же проблемы в военном образовании России, которые сейчас решаются на поле боя. Созданы бронетактические группы, и пехота двигается за танками на БТР. Хороший опыт, но практически неприменимый у нас – для этого нужна равнинная местность или широкие речные долины. Армию нужно перестроить с дивизионной системы на бригадную. Бригада – это объединение разных батальонов, при соответствующем вооружении она способна сдерживать дивизию, используя, кроме прочего, и особенности рельефа. В дивизионной системе даже командир полка мало что решает – решения отдаются на уровень дивизии. В то время как возможность принимать решения нужно спустить на более низкий уровень – обстановка меняется быстро. А для этого необходимо иметь подготовленный офицерский корпус. Нужны сетевые центры обработки информации на уровне батальонов. Современная война предполагает большую инициативность и самостоятельность младших командиров, большую огневую мощь подразделений, сетевую обработку информации и т.д. Дальность огня должна переместиться как минимум на ступень ниже, т.е. батальон должен иметь дальность огня полка, рота – батальона и т.д. Естественно, что возрастет калибр артиллерии. То же касается и систем ПВО, они должны спуститься на батальонный уровень. На все это потребуется несколько лет. Три года на обучение офицерского состава, дальше – переход уже всей армии на новые принципы управления и подготовки, победителями нам при малых ресурсах стать сложно, но как жертва мы должны стать очень дорогостоящей. Чтобы наши враги сто раз подумали, прежде чем что-либо затевать.

Беседу вел Арен Вардапетян, Ереван